"Олег Михайлович Куваев. Эй, Бако! (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

стаканом: к груди, вбок, вверх и к усам.
"Дурак, что не стал математиком", - отрешенно подумал Рощапкин, глядя
на эллипс.
Глухая ночь катилась за окном, когда его разыскал счастливый Кекец.
Неумолимые старики все качались на стульях, но ни один из них так и не упал.
При каждом тосте тамады-хозяина они строго выпрямлялись и делали свой жест
стаканом, не забыв его выпить до дна. Хозяин же был, что говорится, ни в
одном глазу. Иногда он забывал переводить тосты, но Рощапкину казалось, что
он и так все понимает, ибо содержание тостов, как он догадался, шло от
вифлеемских времен и оставалось неизменным. Менялась только их очередность.
Где-то в третьем часу ночи Диамар Рощапкин вспомнил, что он историк, и
провозгласил тост за великого грузина Георгия Саакадзе. При имени Саакадзе
дремавшие старики выпрямились в седлах. Хозяин с благожелательным рыком: "Он
знает нашего Саакадзе", заключил Рощапкина в объятия. А когда Рощапкин
освободился, Кекец виновато сказал:
- Все это было здесь. Монастырь Алаверди - там начинал Саакадзе. Старый
монастырь. Тысячу лет.
- Где? - спросил Димка.
- В пятнадцати километрах. Его из-за садов не видать.
- Хочу посмотреть.
- Ты хочешь посмотреть Алаверди? - вмешался хозяин.
- Да-да, - покивал головой Рощапкин. Он почувствовал, что за столом
возникло какое-то напряжение.
- Залезь на крышу и увидишь. Или просто выйди за сады. Его видно за
восемьдесят километров. Здесь всего пятнадцать.
Старики оживленно заговорили. Они поглядывали на Рощапкина, кивали
головами и, забыв про седые головы, перебивали друг друга. Хозяин встал и
сказал:
- Мы рады, что ты хочешь посмотреть Алаверди, гордость народа. У нас
осенью бывает праздник Алаверди, когда съезжается вся Грузия. Но мы отвезем
тебя в Алаверди завтра. Гость должен знать, чем мы живем. - И, закончив
речь, он повелительно заговорил со счастливым Кекецем, тот кивал головой, и
старики тоже важно кивали.
- Это бокал мы... - сказал хозяин. Старики встали со своих высоких
табуретов, и Рощапкин встал, и они стоя выпили за неизвестное, но, видимо,
весьма важное явление природы иль жизни.
Чернильная южная ночь начала светлеть, когда они с Кекецем, поддерживая
друг друга, шли домой.
Небо, асфальт, забор и звезды вдруг затеяли веселую свистопляску под
звуки неведомой музыки. Еще Рощапкин успел спросить:
- Зубы у тех стариков как у юношей?
- Пластмасса. Пастух быстро зубы теряет, потому что после горячей еды
пьет ледяную воду, - откуда-то из вечности донесся слабый Кекецев голос.


- Бако-о! - отчаянно вопил Рощапкин. - Эй, Бако-о! - Вопль его тонул в
шорохе тополевых листьев, журчании лесной воды...
С раннего утра они как проклятые носились по этому тополевому лесу,
разыскивая неведомого Бако. Старики приказали найти старика Бако, который
пасет стадо овец невдалеке от деревни. Надо было Бако найти, объяснить, что