"Олег Куваев. Кто-то должен курлыкать" - читать интересную книгу автора

В сорок лет всякие там порывы уже позади. Остаются мужчине работа и
быт. Без работы с моей профессией я не останусь: в любой дыре государства
меня ждут не дождутся, а быт, как я понял давно, удобнее всего предоставить
собственному течению. И бог с ней, с наукой, черт с ней, с романтикой
познания тайн природы.
Всего семь лет назад я спокойно копался в шокшинских лесах,
восстанавливал рубки кедра военных лет и писал незамысловатые статейки о
связи почвенных микроэлементов и продуктивности леса. Слова "хобби" тогда
еще не знали, но работа над статейками мне нравилась. Потом случилась
Большая Научная Ревизия, косуля на вертеле, "сильный коньяк" - и Г. П.
Никитенко пригласил меня в институт. Ни он, ни жена моя, мечтающая стать
женой академика, ни сам я, обуреваемый честолюбием, сразу не заметили, что,
наверное, свой научный потенциал я исчерпал в тех самых статейках. Семь
бесплодных лет это с ясностью показали. И уж, во всяком случае, разъяснили
смысл слов "проза жизни".
...Перебирая все это, шел я от станции вначале ягодными и грибными
тропинками, потом просто лесом. Дождь здесь казался слабее. Стук прошедшего
товарняка уже был далеким, и на душу сходило успокоение. Что бы там ни было,
а лес я любил. Отец -плотник привил мне уважение к простодушной мудрости
дерева. Наверное, поэтому при своей профессии лесного инженера я не любил
лесозаготовки с их атмосферой разгрома, перемолотого гусеницами и сапогами
подростка, с их ненасытным планом, текучкой кадров - и все это складывалось
в великую иррациональность производства в лесной промышленности, наверное,
большую, чем в другой. У меня сложилась концепция, что лес, являясь частью
природы, мстит за свое уничтожение не только пагубными изменениями климата,
обмелением рек, но и хаосом в действиях человека. Одной лишь неряшливостью
отдельных лиц нельзя объяснить преступные рубки в охранных зонах, целые
лесные области, уложенные на дно сплавных рек, и так далее. В таких фактах
чудится чья-то злая и сильная воля, с размахом организованный беспорядок.
Дождь вдруг стал острее, впереди мелькнул просвет зеленого закатного
неба, и я вышел в обширный прошлогодний горельник. Лес в здешних краях еще
не рубили. Он жил как положено, со свистом рябчиков вдоль малых речек,
глухариными выводками, мхами, ягельниками. Но последние годы все шли и шли
пожары. Начинались они в небольшом отдалении от железной дороги. Наверное,
стосковавшийся по первозданной природе горожанин приезжал, и...
Здесь пожар шел верховой. Деревья-скелеты стояли неестественно прямо.
Среди тишины и этой кошмарной четкости мертвого леса дождь казался ядовитым,
точно, падал из радиоактивного облака. И тотчас в левой половине головы у
меня запульсировала жилка, пошел нехороший звон в теле - приступ
беспричинного ужаса, особенно страшный, когда я один. И вдобавок сразу же в
поясницу раз-другой стрельнул радикулит. Я наскоро натянул брезент,
служивший вместо палатки, разостлал собачий спальный мешок. Радикулит - наша
профессиональная болезнь, с ним я умел обращаться. В поясницу точно садили
из автомата, и все пульсировала, билась какая-то жилка. И этот звон, звон,
точно я стал металлическим и по мне била боль.
Я много бывал один последние годы и потому завел много самодельных
теорий. Вот одна. Не помню уж где я прочел переводную статью о
биопотенциалах деревьев. Если установить достаточно точный датчик, то можно
определить, как деревья "узнают" человека. Допустим, прошел мимо кто-то и
просто так тяпнул дерево топором. В следующий раз оно отметит проход именно