"Олег Куваев. Азовский вариант" - читать интересную книгу автора

- А что ему делать? - ответил Колумбыч. - У него цикл развития уже
закончен.
Пляж все так же грохотал в выкриках волейболистов, шуме транзисторов и
неумолчном шорохе ракушек, которые перекатывала накатная волна. Но шум этот
уже шел на спад, все больше людей одевалось и шло к автобусной остановке или
к машинам. Какой-то запоздавший пузатый дядька, боязливо переступая босыми
ногами, спешил к воде, живот у него колыхался.
- С подвесным бачком дядечка, - сказал Колумбыч. - Пойдем вина
выпьем, - предложил он и тут же, подвернув под себя одну ногу, ловко
поднялся "пистолетиком".
- Идем, - сказал Адька.
Они прошли мимо машин к зеленой веранде, где из двух окошек неслись
запахи чебуреков.
- Куда без штанов претесь, бесстыжие? - закричала на них продавщица. -
Здесь торговая точка, понятно?
Адька оглянулся. По всей веранде вокруг синих пластмассовых столиков
стояли люди без штанов. Но продавщица, сделав положенное по инструкции
замечание, уже успокоилась и принялась мыть посуду, потом выдала им по
стакану рислинга и три пахнущих зноем чебурека. Есть чебуреки в жару не
хотелось. Мутное вино терпко вязало язык.
- Давай домой, - сказал Адька. - Хватит на первый день.
Машины уже поредели, только в "Волгах" сидели пижонистые сорокалетние
владельцы и заманивали проходивших мимо девчонок. В стороне в сверкающем
лаком модном "Москвиче-408" сидел какой-то хлыщ и смотрел на проходивших
женщин оценивающим взглядом.
- Ждет, когда к нему Марина Влади сядет, - сказал Колумбыч и хмыкнул.
Вечером Адька начистил югославские мокасы, извлек из чемодана костюм и
финскую нейлоновую рубаху. Все эти вещи покупались по случаю в Хабаровске,
Владивостоке или Новосибирске и валялись на базе в обшарпанном чемодане,
тоже в ожидании случая. Завязывая галстук, Адька подумал о ребятах, у
которых вот тоже сейчас во вьючных ящиках или обшарпанных чемоданах валяется
импортное барахло, те же чешские костюмы, югославские туфли и финские
нейлоновые рубахи, ибо покупали они всегда вместе. Южный вечерний сумрак шел
в окно. Адька подумал, что там сейчас уже четыре утра, ребята на базе спят
мертвым предутренним сном, а те, кто дежурит на вершинах, дрогнут в спальных
мешках, а может, уже встали; чайник коптился в смолистых ветках кедровника,
одинокие наблюдатели тянут к огню ладошки, отблеск огня пляшет на чехлах
приборов, на карабине, что висит всегда под рукой, ибо страшновато бывает в
темный предрассветный сумрак и очень бывает одиноко, когда на востоке,
где-то над Курилами, прорезается мертвенно-синяя полоса рассвета, потом эта
полоса постепенно краснеет, и, хотя в долинах еще ночь, на вершине ты уже
видишь рассвет, потом видишь красный, совсем неяркий, так что можно
смотреть, край солнца, птицы начинают пробовать голоса, прячется ночная
нечисть, и тут ты уже не один, одиночество кончилось.
Адька вспомнил, как частенько в такие минуты к нему подымался на
вершину Колумбыч и вынимал из кармана найденный по дороге и обернутый листом
кусок свежего медвежьего кала, они подолгу рассуждали, когда тот медведь мог
пройти и куда он направлялся, где его можно поискать, если утренние
наблюдения пройдут благополучно. Иногда Колумбыч приходил позднее, когда
Адька был уже занят работой, он приносил на связке свежих, пахнущих водой