"Олег Куваев. Азовский вариант" - читать интересную книгу автора

хариусов, которых наловил по дороге, и пек этих хариусов на костре, а Адька,
прильнув к окуляру теодолита, ловил черный цилиндр на тригонометрической
вышке соседней вершины, запах печеной рыбы бил в ноздри - запах печеной
рыбы, хвои и перекипевшего кирпичного чая. Он думал обо всем этом, и ему
расхотелось идти на свидание, а просто хотелось посидеть вечер с Колумбычем,
выпить красного вина из винограда "Изабелла" и повспоминать былое. Он даже
подумал успокоенно, что не надо никаких выкрутасов, конечно, Колумбыч
вернется, не может быть, чтобы он мог привыкнуть, врасти в эту крикливую,
нелепую южную жизнь. Не может человек к ней привыкнуть, пока работает сердце
и ноги еще способны шагать по горным склонам. Затягивая узел галстука, он
подумал чуть не с яростью: почему, в сущности, он обязан крутить какие-то
нелепые романы и какой пошляк и идиот все это выдумал?
Без пятнадцати восемь он вышел из дома. Акации бросали таинственную
тень на тротуар, и прохладный ветер был пропитан запахом этих акаций,
запахом юга. В бликах фонарей проходили медленно тихие пары, от городского
парка неслись тревожные звуки оркестра. Адька остановился и закурил. Ему
необходимо было закурить, чтобы успокоиться. Ночь, далекий оркестр и запах
юга волновали его. Он медленно шел на оркестр, и ему казалось, что вот
сейчас из калитки соседнего дома выйдет дама в длинном белом платье, с
зонтиком и в шляпе с большими полями. Он всегда представлял таких дам, когда
читал Тургенева или Чехова, ему нравились женские моды тех далеких времен.
Адьку обогнали четверо оживленных парней. Они шли быстро и собранно, как на
охоту, после них осталась волна сигаретного дыма и одеколона.
Парк с неизменной Доской почета и гипсовой пионеркой перед входом был
ярко освещен. Акробатки, конечно, еще не было. Адька и не надеялся, что она
придет сразу. Минут пять он изучал фотографии на Доске почета: напряженные,
с желваками по скулам лица мужчин и заретушированных женщин в белых
кофточках, с неизменной прической, которая в послевоенное время звалась
демократической. Официантки, сантехники, продавщицы. Адька отошел от Доски
почета, которая была неотличима от такой же в Хабаровске, Благовещенске или
Сковородиновке, и сел на лавочку. На невидимой танцплощадке грянул разудалый
джаз. Джаз отгремел вступление, а в микрофон зашептала, заговорила,
закричала зарубежная певица.
И тут Адька увидел акробатку. Он бы и не поверил, что это была она, но
девчонка шла прямо к нему и улыбалась. Та замухрышка с обожженным до
коричневых пятен лицом исчезла, переродилась, возникла вновь: таинственное
существо с полупудовой короной рыжих волос, с мерцающими темными глазами.
"Старик, не подкачай", - прошептал Адька самому себе.
- Здравствуйте, - сказала девчонка, как будто это не она сегодня утром
болталась с ним в море и с первой же минуты говорила ему "ты".
- Добрый вечер, - с пересохшим горлом сказал Адька. - Я тут ваших
знаменитостей изучал. - Он мотнул головой на Доску почета.
- А-а, - сказала девчонка, - тоже мне знаменитости. Там моя мама есть,
уборщица, - без всякой последовательности сказала она. И тут же: - Пойдем
потанцуем.
- Не обучен, - сказал Адька.
- Посиди здесь, - сказала девчонка повелительно. - Я пойду минут
пятнадцать попляшу и приду.
Адька уселся на лавочку перед отгороженной проволочной сеткой
площадкой.