"Олег Куваев. Азовский вариант" - читать интересную книгу автора

"Сеточка-то, как у Колумбыча в загоне для кур", - язвительно подумал
он.
Снова захрипел репродуктор, и опять рявкнул джаз. Народ стал
отлепляться от сетки, парни выбрасывали сигареты, и через пять минут на
площадке уже творилось танцевальное столпотворение. Он тщетно пытался найти
в этом столпотворении акробатку, мелькали какие-то твистующие пары, какие-то
школьницы, которым давно пора спать, толстяк в шелковой тенниске тоже
пытался делать твист на пару со своей распаренной дамой, два долговязых
пацана усердно работали руками и коленками друг перед другом. Адька уже
почти услышал привычный административный окрик: "Прекратите безобразничать",
но окрика не было, и пацаны изнемогали от своих выкрутасов, пока не
изнемогли совсем.
И тут он увидел акробатку. Она танцевала с тем самым двухметровым
десятиборцем, которого он утром видел на пляже, танцевала, запрокинув
голову, чтобы видеть лицо верзилы-партнера, твист у нее получался хорошо,
красивый был у нее твист, и у парня он тоже получался хорошо. Адька
чувствовал, что ревность его так и одолевает.
"Еще чего не хватало", - подумал он. Репродуктор все выкидывал музыку,
видно, это была нескончаемая пластинка, а может, бесконечная магнитофонная
лента, пыль от шаркающих и топающих ног поднималась над площадкой. Адька
вытащил сигарету, отломил фильтр и выбросил его. Потом сразу же прикурил
вторую сигарету, тоже отломив от нее фильтр. Джаз стих.
- Еще чего не хватало, - снова повторил Адька, но не было в его голосе
никакой убедительности.
Мимо прошел генерал. Генерал был маленький, толстый и лысый, в галифе с
широченными красными лампасами и буденновскими усами. Жена у генерала была
совсем сухонькая седая старушка, в длинном лиловом платье, и генерал тоже
был очень стар, может быть, он воевал в свое время рядом с Буденным.
Заслуженная чета медленно прошла мимо Адьки, и, глядя на них, он настроился
на философский лад. Ни черта ведь страшного не случилось, просто он одичал
малость средь гор и болот, и что из того, что другие люди находят радость в
иных, не Адькиных вариантах.
"Да, - подумал Адька. - Леший его знает, куда еще занесет меня судьба,
может быть, придется работать где-либо на Кавказе или, хуже того, в Крыму, я
тоже буду загорелым, крикливым и наглым".
Он и не заметил, что репродукторный джаз стих, снова заиграл духовой
парковый оркестр, и заиграл он на сей раз непреходящую ценность - "Амурские
волны".
Под вечно печальную, с пеленок знакомую музыку Адька стал думать о том,
что существуют на свете тысячи профессий и в них работают тысячи
великолепных нужных людей, и для этих умных людей, наверное, его образ
жизни, с работой, которая на треть состоит из работы вьючных лошадей и еще
на треть из простого бессмысленного выжидания "погодных факторов", показался
бы на две трети недостойным, лишенным целенаправленного и плодотворного
бытия, каким должен жить человек. И люди, которые так думают, безусловно
правы, как безусловно прав и он, Адька, ибо он даже в мыслях не мог себе
представить, как бы он ходил по заводскому гудку к восьми, стоял бы у станка
до четырех, а вечером кино, телевизор или футбол, а завтра опять к восьми, и
так год за годом, в точности по ходу часов, без всякого разнообразия.
Потом Адька стал думать о том, что у него сейчас много денег, даже