"Олег Куваев. Азовский вариант" - читать интересную книгу автора

своими лапищами величиной с половину журнального столика каждая, и знать,
что из этих рук обязательно выйдет вещь.
Потом Адька ушел спать счастливый. В палатке он долго лежал с открытыми
глазами. На землю гулко хлопались недозрелые яблоки. Они попадали почти все,
ибо зной иссушил землю, а до поливки у Колумбыча как-то не доходили руки. Во
тьме южной ночи собаки вели разговор из одного конца города в другой, иногда
по улице с приглушенным треском проносился мотоцикл: шла сложная ночная
жизнь городка.
Адька чувствовал спиной, как где-то на необозримой глубине под ним
дышат, шевелятся и живут земные пласты глинистой майкопской толщи, той
самой, что дает нефть. Адька успел уже заметить, что в здешних краях нет
привычных ему камней, а есть глина разных цветов и немного плохого песка. С
мыслями о майкопской толще, о которой Адька знал по геологическому курсу в
институте, он и уснул.
Ему еще много ночей предстояло пролежать вот так в палатке с открытыми
глазами. Легкомысленное прыганье целлулоидных шариков завораживало, и весь
план Адькиного отпуска летел к черту. Колумбыч вел себя, как впавший в
склероз конь, не желающий понимать простых вещей. Он уходил от серьезного
разговора под предлогом забот о большом хозяйстве: крышу красить, яблони
окопать, построить хозяйственный настоящий сарай, где будут зимой храниться
лодка и лодочные моторы, и так без конца.
Но Адька ясно видел, что все это хозяйство идет само по себе, все
зарастает и забор не чинится. Начав чинить забор, Колумбыч вдруг вспоминал о
машине и уже не отходил от нее сутки, регулируя какой-то волосяной зазор в
зажигании. А когда Адька предлагал строить этот пресловутый сарай, Колумбыч
вдруг начинал сортировать патроны и вообще ревизовать охотничье хозяйство -
охота-то осенняя на носу.
Все-таки в один из вечеров Адька заставил Колумбыча заговорить.
- Не могу бросить, - сказал Колумбыч. - Оставить так - все придет в
полную разруху. Здесь это быстро делается. Продать - подумай: в мои годы и
опять без угла своего, и вообще с неясными перспективами. Оставайся лучше ты
здесь. Знаешь, какие на Тамани идут раскопки?...
Столь наглого предложения Адька не ожидал, и упрямство его
ожесточилось.
С Ларисой дело обстояло не лучше. Она вела себя примерно так, как ведет
себя знак электричества на выводах динамо-машины переменного тока. То он
видел ее на пляже среди парней, которые, сделав из рук мостик, подбрасывали
ее в воздух, а она крутила двойное сальто. Адька смотрел и сгорал от
ревности. То она говорила: "Шумно очень, давай отойдем", и они отходили в
сторону и лежали на ракушке, а она сыпала на Адьку эту ракушку из ладони и
бормотала разную женскую чепуху, которую приятно слушать. Внешние ее
метаморфозы были просто поразительны. Иногда они днем ходили по городку,
выбирая какие-то нужные ей пустяковые покупки, и встречные мужики прямо
брякались на знойный асфальт от нахлынувших чувств и зависти, что такая
девушка идет под руку с Адькой, а не с ними. Наверное, у Адьки был слишком
многообещающий вид, и потому заговаривать и даже отпускать замечания они не
решались.
Вечера они проводили в основном вместе, именно в основном, ибо она
частенько вдруг бросала Адьке: "Подожди, мне надо поговорить вон с тем
мальчиком", и говорила с ним по часу и больше, а Адька должен был изучать