"Олег Куваев. Азовский вариант" - читать интересную книгу автора

витрины. Плюнуть на все, повернуться и уйти было делом бесполезным. Адька и
это пробовал, но она через час приходила к ним, вызывала Адьку и спрашивала
простодушно: "А чего ты меня на улице бросил?" Простодушие ее обезоруживало,
оставалось только клясть свою душу, способную на грязные подозрения.
Колумбыч в этих делах был не советчик.
С горя Адька стал ходить в заведение Иисуса Христа и там искать
забвения в обществе Трех Копеек. Адьке требовалось не вино, а та доза
вялоциничного отношения к жизни, которым Три Копейки был так и пропитан.
Адька клял свое сибирское упрямство, без него было бы проще. Далась ему
эта акробатка, вон сколько девчонок ходит, да и без них можно прожить. И
пусть Колумбыч остается со своим заросшим огородом.
- Упрямство - опасная вещь, можно сказать, подсудная, - сказал ему Три
Копейки. - У моего дружка инспекция сети сняла. Он из упрямства поставил их
опять на том же месте. Их опять сняли. Он из того же упрямства поставил
третий раз. Теперь отбывает. У инспекции тоже нервы есть, браток, как и у
судьбы, - запомни это.
- Возьми меня браконьерничать, - сказал Адька. Три Копейки неожиданно
хихикнул и уставился в свой стакан. Как будто человек давно загадал, что вот
такая цифра выпадет в такой момент, и предвидение его сбылось.
- Айда, сибиряк, - несерьезно сказал он. - Учти, влипнем - оба за
решетку, и никто не будет слушать, что ты тут вроде как экскурсант.
- Так даже интереснее, - сказал мрачный Адька.
В назначенный ночной час Адька пришел к той самой коряге у Кубани, у
которой они познакомились. Из-за поворота вынырнула бесшумная остроносая
байда, и Три Копейки, не глуша мотор, махнул рукой: "Садись!"
Они долго плыли в тени то одного, то другого обрывистого берега.
- Опасное место, - сказал Три Копейки, - здесь засаду им легче
поставить.
Потом Кубань пошла в камыши, стоявшие плотной однообразной стеной. Три
Копейки неожиданно ткнул лодку в камышовую стену, пробил ее, и они очутились
в канале. Камыши почти задевали борта лодки, так длилось долго, нескончаемо
долго, наконец вынырнула ровная сверкающая в лунном блеске гладь - лиман.
Одну сеть Три Копейки поставил где-то просто посреди воды, черт его знает,
как он потом собирался ее искать, сеть была начисто утоплена в воду, даже
вешки не торчало. Лиман лежал ровный, от теплой воды пахло болотом, и в этом
болотном запахе с неистовым рвением работали комары. Откуда-то из ночной
темноты донесся стук лодочного мотора.
- Уйдем от греха, - сказал Три Копейки, прислушавшись. Он потянул шнур,
и мотор приглушенно заурчал под чехлом. Вообще вялый завсегдатай заведения
Иисуса Христа исчез, и Адька видел собранного, решительного человека.
На каком-то изгибе камышовой стены Три Копейки резко включил газ, лодка
рванулась, и острый нос ее снова влетел в камыши. Через минуту они уже
стояли в небольшом плесе, скрытые от всего мира.
- Ну вот, - сказал Три Копейки, - теперь нас ищи. Жалею я эту
инспекцию. Им моторы казна дает, у нас свои, выхоженные, и лодки мы сами
делаем, которые сквозь камыш, как сквозь воду, проходят. И стрелять он в
меня может, только если я в него перед этим пять раз пальну. И время у меня
свое. Он отчеты составляет, а я изучаю местность. Жестокие законы нужны,
чтоб нашего брата искоренить, а так... газетные статейки и небольшая польза.
Я так думаю: увидел ночью в неположенное время в лимане лодку - и открывай