"Олег Куваев. Азовский вариант" - читать интересную книгу авторавитрины. Плюнуть на все, повернуться и уйти было делом бесполезным. Адька и
это пробовал, но она через час приходила к ним, вызывала Адьку и спрашивала простодушно: "А чего ты меня на улице бросил?" Простодушие ее обезоруживало, оставалось только клясть свою душу, способную на грязные подозрения. Колумбыч в этих делах был не советчик. С горя Адька стал ходить в заведение Иисуса Христа и там искать забвения в обществе Трех Копеек. Адьке требовалось не вино, а та доза вялоциничного отношения к жизни, которым Три Копейки был так и пропитан. Адька клял свое сибирское упрямство, без него было бы проще. Далась ему эта акробатка, вон сколько девчонок ходит, да и без них можно прожить. И пусть Колумбыч остается со своим заросшим огородом. - Упрямство - опасная вещь, можно сказать, подсудная, - сказал ему Три Копейки. - У моего дружка инспекция сети сняла. Он из упрямства поставил их опять на том же месте. Их опять сняли. Он из того же упрямства поставил третий раз. Теперь отбывает. У инспекции тоже нервы есть, браток, как и у судьбы, - запомни это. - Возьми меня браконьерничать, - сказал Адька. Три Копейки неожиданно хихикнул и уставился в свой стакан. Как будто человек давно загадал, что вот такая цифра выпадет в такой момент, и предвидение его сбылось. - Айда, сибиряк, - несерьезно сказал он. - Учти, влипнем - оба за решетку, и никто не будет слушать, что ты тут вроде как экскурсант. - Так даже интереснее, - сказал мрачный Адька. В назначенный ночной час Адька пришел к той самой коряге у Кубани, у которой они познакомились. Из-за поворота вынырнула бесшумная остроносая байда, и Три Копейки, не глуша мотор, махнул рукой: "Садись!" - Опасное место, - сказал Три Копейки, - здесь засаду им легче поставить. Потом Кубань пошла в камыши, стоявшие плотной однообразной стеной. Три Копейки неожиданно ткнул лодку в камышовую стену, пробил ее, и они очутились в канале. Камыши почти задевали борта лодки, так длилось долго, нескончаемо долго, наконец вынырнула ровная сверкающая в лунном блеске гладь - лиман. Одну сеть Три Копейки поставил где-то просто посреди воды, черт его знает, как он потом собирался ее искать, сеть была начисто утоплена в воду, даже вешки не торчало. Лиман лежал ровный, от теплой воды пахло болотом, и в этом болотном запахе с неистовым рвением работали комары. Откуда-то из ночной темноты донесся стук лодочного мотора. - Уйдем от греха, - сказал Три Копейки, прислушавшись. Он потянул шнур, и мотор приглушенно заурчал под чехлом. Вообще вялый завсегдатай заведения Иисуса Христа исчез, и Адька видел собранного, решительного человека. На каком-то изгибе камышовой стены Три Копейки резко включил газ, лодка рванулась, и острый нос ее снова влетел в камыши. Через минуту они уже стояли в небольшом плесе, скрытые от всего мира. - Ну вот, - сказал Три Копейки, - теперь нас ищи. Жалею я эту инспекцию. Им моторы казна дает, у нас свои, выхоженные, и лодки мы сами делаем, которые сквозь камыш, как сквозь воду, проходят. И стрелять он в меня может, только если я в него перед этим пять раз пальну. И время у меня свое. Он отчеты составляет, а я изучаю местность. Жестокие законы нужны, чтоб нашего брата искоренить, а так... газетные статейки и небольшая польза. Я так думаю: увидел ночью в неположенное время в лимане лодку - и открывай |
|
|