"Олег Куваев. Где-то возле Гринвича" - читать интересную книгу автора

чепуху вроде: "Людочка здорова целую Тося". Как, например, Сомину. И никакой
профком в это дело не вмешается.
А в дежурном приемнике было слышно, как кто-то кидает и кидает в эфир
четырехбуквенные позывные самолета. Самолет не отвечал так долго, что
Виденко встревожился и поставил приемник на волну SOS. Волну, отданную под
бедствие. Но там тоже было тихо. Самолет ответил минут через сорок. Была
неисправность приемника. "Наверное, пентод на выходе,- подумал Виденко,-
самое слабое место в самолетных приемниках". О дне рождения как-то забылось.
Через несколько дней вал навигации в эфире достиг силы среднего шторма.
Корабли с востока были на подходе. Басовитые морзянки судовых передатчиков
врывались в эфир даже там, где раньше была тишина и треск электронных
разрядов. Но на всем северном побережье спокойно стоял лед, и нерпы грелись
на нем, и бродили медведи. Только южный шторм мог взломать его и угнать на
север. Южного ветра ждал центр, им интересовались Тикси и Магадан.
...И однажды ночью южный ветер пришел. Они проснулись от ровного гула.
Тонко запела антенна, стены домика стали вздрагивать, как будто по ним били
кулаком. Через час гул перешел в свист. Они связались с восточной поляркой.
На ровном галечниковом мысу ничто не сдерживало ветер, ветер отрывал гальку
и бил о стены полярки. На острове ветер не отрывал гальки, но стрелка
анемометра, который вынес Маков, застыла на сорока метрах в секунду. На
сорок пятом метре ветер сбил мачты.
Первые сутки они не могли их поставить. На вторые тоже. На третьи сутки
ветер стих и сразу же сменился плотным туманом. Брусчатки антенны были
переломаны. Они соединяли куски все так же "внакладку", укрепляя их
гвоздями, и часто били молотком по пальцам. Страшно хотелось спать.
Часов через шесть мачты стояли. Печка их давно уже, может быть, сутки,
не горела. Сомин чертыхался, снимая мокрую одежду: его два раза сбивало в
лужу среди камней, Виденко открыл коньяк, последнюю бутылку. Но коньяк нешел
в горло, был горький, пах противно лекарством. Маков сидел у операторского
стола в одном нижнем белье. Началась его вахта. Виденко засыпал, положив под
голову забинтованную руку.
- Там телеграмма мне должна быть,- сказал Сомин.- Ты спроси. Может,
затерялась. А на завтрак я борщ сварю. С сухим луком.- Он хотел еще что-то
сказать, потянулся за папиросой, но не взял. Так и заснул с папиросной
пачкой в руке.
Маков сварил в консервной банке кофе. Потом бухнул туда коньяку. Этот
способ он где-то вычитал. Получилось ничего. Жгуче и крепко.
Через час станцию вызвал центр. Просили сообщить полосу видимости.
Аэропорт с запада заказал метеовахту с ноля и далее, пятнадцатую минуту
каждого часа. Длинная радиограмма требовала составить и через 72 часа
передать список оборудования и построек. В дополнение инструкции 137/19
приказывалось при определении балльности облаков указывать цвет неба по
секторам.
Маков переспрашивал. На той стороне злились. Потом он сел
перепечатывать радиограммы на машинке. Такой уж был закон: каждая
радиограмма перепечатывалась на машинке. Ему очень хотелось, чтобы была
радиограмма для Сомина, но ее не было. Курсант Маков выключил передатчик,
завел будильник на вахту Виденко, потом написал записку: "Пусть дурни из
профкома займутся". Записку он положил под ключ, так, что ее мог увидеть
только работающий. Ровный глухой шум привлек его на мгновение. Волна,