"Павел Кузьменко. Мундиаль ("Миры", 1993, N 1)" - читать интересную книгу автора

наше собственное будущее. Прихотливый неумолимый полет чаек над прибоем
вещал - преступление. Убегающая пена в пивной кружке вещала - кровь.
Урчание в кишках непорочной девицы в ночь летнего солнцестояния вещало -
убийство. Зловещий расклад цифр в номере партийного билета члена
Гвельфской Социал-фриули-Венеция-Джулия демократической партии Джованни
Филимони деи Сан-Эпифанио вещал - ад.
Но нам с ней не нужны были слова, чтобы сбившись случайно в потаенном
углу шептать: "Ты представляешь, какой ужас?!" Нам было достаточно видеть
визави види вици мори...
У нее был запретный взор цвета греховной хоругви. Моей хоругви
серо-зеленого цвета неутоленной печали.
Так, боже, боже, виноват я был, так достоин суровейшего наказания,
когда бросил свой недостроенный, несовершенный мир, когда позабыл о своем
назойливом человечестве, когда ощутил себя Одним и больше никем, когда мой
озабоченный экспресс, моя судьба, моя мысль на полустанке Чивита-Банфи
вдруг ни с того ни с сего встретился с ее экспрессом, с ее мыслью с ее
судьбой и нас понесло, поперло в сторону, в пропасть.
- Дон Паоло Малатеста, - высокомерно и возмущенно произнесла она - так
вы настаиваете, что мой метод прогнозирования по вываренной в солидоле
печени черной супоросой свиньи, зарезанной в третий вторник после Троицы
неправомерен?
- Прекрасная донна Франческа да Римини, ваш метод просто чушь собачья.
Она уничтожила меня своим животворящим взором и, честное слово, только
формальные рамки кодекса средневековой благовоспитанности нам помешали
сразу же кинуться друг другу в объятия и не размыкать их, пока не кончится
XIII век. Несчастливое число века. Почти всем и мне тоже тогда казалось,
что XIII век - последний.
А посреди залы, стены которой расписывали лучшие мастера школы Джотто,
на гладком паркете босиком, потрясая власяницей, пророчествовал знаменитый
прогностик из Патмоса.
- И восплачут и возрывают с ней цари земные, блудодействовавшие и
роскошествовавшие с нею, когда увидят дым от пожара ее...
Все внимали, затаив дыхание. А ты оглянулась на меня. А я протянул тебе
тайно теплую подрагивающую руку.
- Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по
делам его, - говорил Иозин из Патмоса.
Я ощутил щекою дуновение ее волос. "Это к нам не относится?" "Это к нам
не относится, Франческа, девочка моя, так бывает, мне это тоже очень
удивительно, когда ничто к нам не относится, когда никого, кроме нас нет".
Не относится, нет, не относится.
Далеко отсюда, за высокими домами, за широкими скверами, там, где город
наконец кончается, я видел, свидетельствую - небо возлегло на землю. И
некому было составить протокол, уличающий их в преступлении. Земля
стонала, трясясь, изливаясь лавою страсти. Ветер вздымал складки пыли,
шепча неизреченную ласку. Горячий дождь орошал благословенное лоно
красавицы.
Я сказал, что это хорошо. И я же потом приказал изранить землю
взрывами, приказал изранить небо ракетами. Я же понаставил крыши,
разделяющие их.
Темен мой разум. Таинственен и двузначен смысл моих слов. Непонятен мне