"Павел Кузьменко. Мундиаль ("Миры", 1993, N 1)" - читать интересную книгу автора

- Гулаговка, милок, Гулаговка. В честь чемпионки Австралии по теннису
1976 года Ивонн Гулагонг, видного борца за переход подачи.
Подошел шелудивый пес и вылизал кровь моих ран. Потом снял с меня часы
и, извинившись, побежал дальше, повиливая хвостом в желтых репьях.
- А-а, э-э, простите, - спросил я следующую, еще более согнутую и нищую
старушку, тащившую на поломанной ключице плеча пудовую железную палку, -
куда вы все это тащите?
- Да вот милый, какое несчастье - на соседний улице на Радостной,
пожар.
Действительно - сквозь чахлые промозглые кусты, где на голых ветках
звякали дежурные стаканчики, сквозь проходные дворы-канализации, где
топтались обездоленные филеры, тянуло паленым.
Действительно, на Радостной горел пятиэтажный барак N_57/18. Старушки
как могли скоро подвесили рельсу на фонарном столбе и зазвонили в нее
палкой, созывая народ на пожар. Народ не заставил себя долго ждать. И вот
уже при многих восхищенно-завистливых взглядах то один, то другой отважный
доброволец мужественно кидался в огонь и потом с воем выныривал обратно,
крепко прижимая к груди кто почти целый, лишь угол обуглился, ковер, кто
телевизор, кто холодильник. Счастливые обладатели находок, крича от боли,
спешили в свои бараки. Потом приехали пожарные. Ни жертв, ни разрушений
они не обнаружили, потому что в дыму ничего не было видно.
Улица Патриотов, проспект Лауреатов, бульвар Несмышленых, мост Сергея
IX Мироновича "Убиенного", последнего представителя дома Кирова, блеск
воды, радужные пятна нефти на челе мутной Куры, реки дружбы, улица
Эрекционная (бывш. Дерибасовская), устремленная на север.
Посреди бывшей Дерибасовской стоял не по моде, не по сезону терпеливо
одетый человек в набедренной повязке, босиком и в терновом венце. Не
взирая на оживленное уличное движение - автомобили, повозки, рикши,
велосипеды, траурные шествия - тот человек шагнул мне навстречу и протянул
руку со словами:
- Разрешите представиться - Иисус Христос.
И я был рад этой протянутой руке, как рад был любому доверию, этому
редко встречающемуся явлению в мире стад человеческих. Как можно было не
верить этой ладони с ловко вытатуированным стигматом римского
четырехугольного болта с левой резьбой, этим вещим узорам ладони с линией
жизни, длящейся до подбородка, этим папиллярным признакам, хранящимся во
всех полицейских отделениях города.
- Сын мой, - обратился ко мне, вяло пожав руку, владелец пластмассового
венца под терновый, брызжа слюной, дыша гнилыми зубами - бегати чрез улицу
пред ближним зело быстрым комонем, нижеослом, ниже волом богопротивно
есть.
- Подпишись, - вынырнул из-под колеса какой-то маленький апостол с
листочками в портфеле. - Давай, давай. Текст тут нечего глазеть,
обыкновенный. "Верую во единого Бога Отца, вседержителя, творца...", ну и
так далее, там, с глубоким прискорбием вставай проклятьем заклейменный...
Вот уже сколько подписалось. Двести сорок шесть человек. У нас тут и
генералы есть, и писатели, два хоккеиста, четыре фарисея, академики есть,
балерины, книжники с Кузнецкого моста. Давай, давай. Иначе заболеешь и
умрешь...
И я скрепил своею подписью подписной лист и там расцвел красный цветок.