"Лев Кузьмин. Привет тебе, Митя Кукин!" - читать интересную книгу автора

выхлопатывал в дальнем леспромхозе для интерната лес на топливо; подшивал
ребятишкам "горящую, как на огне", обувь; чинил столы, скамейки, парты;
латал обрезками фанеры и тонкими дощечками разбитые окна - и как он со всем
этим управлялся, понять было невозможно. Ведь у него и у самого в деревне
было какое-то хозяйство.
Это он в первую военную, страшно тяжелую зиму, когда отощавших
ребятишек чуть ли не качало ветром, а Павла Юрьевна совсем было слегла, -
это он, старый Филатыч, можно сказать, спас от погибели весь интернат.
Он сам, вместо Павлы Юрьевны, дошел до всего сельского начальства, и в
интернат стали каждый день безо всяких перебоев отпускать из колхоза молоко
и прислали овощей для приварка. А пока шли хлопоты, Филатыч в котомке
перетаскал из дому, из деревни, в интернат почти все собственные запасы
картофеля и поддерживал этим картофелем ребятишек до тех пор, пока не
наступили времена получше.
На робкий вопрос Павлы Юрьевны, не трудно ли ему, он однажды только и
ответил:
- Мы, матушка Павла Юрьевна, к трудностям приучены сызмальства...
Когда же Павла Юрьевна сказала, что за картошку интернат ему заплатит,
то Филатыч страшно рассердился:
- Не выдумывай, не возьму... Это я, считай, в фонд обороны внес. Наши
деревенские на целый боевой танк собрали, я тоже на танк вносил. Так что,
мне теперь и за это денег требовать? Эх ты, Павла Юрьевна! А еще
питерская... Обижаешь, матушка, меня.
Павла Юрьевна даже покраснела:
- Простите, ради бога! Я ведь только и хотела сказать, что вам тяжело
со всеми нашими делами одному управляться.
- Как-нибудь управлюсь, - отмахнулся Филатыч.
Но все равно он обрадовался, когда ему стал помогать Митя Кукин, Завхоз
увидел, как ловко и заботливо тот ухаживает за лошадью, наделяет ее сеном,
поит, чистит, научил мальчика еще и запрягать ее, а потом стал брать Митю с
собой и даже отпускать в недальний путь одного.
Запрягать Зорьку было не очень трудно. Она сама помогала Мите. Она сама
продевала голову с поджатыми ушами в подставленный хомут, а потом голову
вскидывала - и хомут оказывался у нее на груди, на месте. Только вот
затягивать хомут супонью - тонким ремешком - было труднее. Тут надо было,
стоя на земле на одной ноге, другою упираться в клешню хомута и тянуть
ремешок изо всех сил на себя, а росту для этого у Мити не хватало. Даже у
Саши не хватало. Но и тут Митя приспособился. Он стал подкатывать к лошади
чурбан и управляться с этой подставки.
И вот копошится Митя возле лошади, закладывает ей на спину войлочный
потник и седелко, лезет за пряжкой подпруги под круглое, как бочка, очень
теплое, все в крупных, выпуклых жилках брюхо - и Зорька не шелохнется. Она
терпеливо ждет, лишь подрагивает от щекотки всей кожей и доверчиво косит на
Митю добрым блестящим глазом.
Рядом с ней Мите хорошо. Митя разговаривает с Зорькой и чувствует, что
лошадь понимает его. Он даже показал ей однажды и прочитал вслух письмо с
приветствием от лейтенанта Бабушкина, и Зорька бумагу обнюхала, одобрительно
фыркнула, мотнула головой. А когда Митя рассказал ей про сестренок и про
маму, то Зорька положила ему на узенькое плечо свою теплую морду, тихо
щекотнула губой Митино ухо и вздохнула вместе с мальчиком.