"Лев Кузьмин. Огонек" - читать интересную книгу автора

боли, от всей никчемности своей я так и заплакал. Молчком, внутри себя, но -
заплакал.
К освеженно урчащему трактору обернулся спиной, смотрю через низину на
сумеречные елки; вижу, как там, вдали по-над ними, играет на коротких
крылышках вечерний летун-вальдшнеп, а тихие слезы унять не могу.
Хорошо, Валентина как бы не замечает меня пока. Она осматривает мотор,
проверяет груз, и самую-то горечь я проглатываю не на ее глазах.
Но все равно тайный мой всхлип как-то до нее долетел, и она,
поскрипывая за моей спиной пустым ведерком, толкает меня в плечо:
- Ну что уж ты... Сама я тоже виновата... Еще дома, в конторе с ходу
задергала тебя... Не дуйся, Карасище! Я тоже измоталась... За рулем - весь
день, а, гляди, не обернуться нам в бригаду и к ночи. Полезай на свое
место...
И тут же добавляет безо всякого снисхождения:
- Да когда хватаешься за что, сперва советуйся. Насказал тебе директор
про какой-то там твой огонек, вот ты и суматошничаешь!
- Больше не буду...
Я снова дышу в полную грудь. Я снова восседаю на железном крыле
трактора. На душе отпустило, но теперь вдруг очень хочется есть. Во рту у
меня с утра - ни маковой росинки. Только и Валентина, как видно, терпит
давно; значит, и мне на эту тему думать пока что не положено...
Мы выбираемся на подтемненные кое-где березовым молодняком луга. Там
ширь-простор. Но облачное вечернее небо хмурится еще больше, и, слабо
отражаясь в холодных лужах дороги, оно кажется совсем уж низким. Так и
видать: мглистые тучи вот-вот заденут за наши головы, и на все луговое
пространство плотно уляжется ночь.
Двигаемся мы по-прежнему медленно. Старикан ХТЗ усердствует, да тяжесть
саней не уменьшилась, и меня так и подмывает спрыгнуть, пойти с трактором
рядом, дать ему хоть какое-то облегчение. Дать, как дают передышку на ходу
извозчики усталым обозным лошадям. И все же подмогу настоящую ему оказывает
лишь сама Валентина. Она, цепко держась за расхлябанный штурвал,
высматривает среди смутно мерцающих мочажин проезд помелководней, и если
брода не находит, если трактор обрушивается в дорожную топь всем своим
железным брюхом, то Валентина вовремя ему подбрасывает газу.
Трактор и мы на нем уплесканы грязью по самые макушки. На сани нечего
смотреть: с них льется потоком. И если мы тут впрямь засядем - нас не
выручит и Архимед. Вдоль пути еще от мартовских и апрельских ручьев такие
водороины, что чуть проморгай - и ухнешь туда вверх колесами!
А за дорогой следить все труднее. А сумерки все гуще. К тому же
латаный-перелатаный ХТЗ - без фар. Он слепее слепого. И вот он, бедолага,
умолк, остановился: он вязкую тьму пробить не в силах.
И сразу стало слышно, как ворошится в пустых лугах сырой ветер, как
шевелятся у самой дороги кусты; стало слыхать, как булькает в остывающем
радиаторе вода, и от этого бульканья у меня опять затосковала ошпаренная
ладошка. А Валентина сказала глухо:
- Все... Не успели...
Сказала, притихла. Опять, должно быть, вспомнила тот, у директора,
разговор и добавила:
- Вот тебе и трактора как танки в бою; вот тебе и огонек в груди...
Ночевать, куковать будем с огоньком-то...