"Анатолий Кузнецов. Огонь" - читать интересную книгу автора

машине, считай, с пяти лет - и, кажется, это единственная моя мечта, которая
исполнилась... Невольно станешь пессимистом в этом болотистом мире.
- Ты хочешь сказать, что ты законченный пессимист? - спросил Павел,
насторожившись.
За какой-нибудь час-другой общения с Белоцерковским у него появилось
почти физическое ощущение чего-то нечистоплотного. Он уже жалел, что поехал.
Следовало остаться и посидеть над книгами. С другой стороны, отличный случай
понять, что же такое теперь Белоцерковский. "Спокойнее, спокойнее, не
спешить делать выводы. Смотреть, слушать", - приказал себе Павел.
- Пессимист не пессимист... Всё сложнее, - продолжал говорить
Белоцерковский. - Знаешь эти две притчи? Оптимист входит в театр и говорит:
"Зал наполовину полон", - пессимист входит и говорит: "Зал наполовину пуст".
Пессимист пьёт коньяк, морщится и говорит: "Как пахнет клопами!", - оптимист
давит на стенке клопа и говорит с удовольствием: "Коньячком пахнет!" Ну так
вот. Я не подхожу ни под одну из этих схем. Я считаю, что зал уже
наполовину, если не более, пуст, но клопов в нём развелось пропасть, и все
пахнут коньяком!

Видимо, Белоцерковский раздразнил себя такими разговорами, потому что,
приехав в город, заявил, что сейчас умрёт, если не достанет коньяку.
Поехали в Заречье, в Кусково, обследовали "Черёмушки", даже базар и два
ресторана по пути, добрались до вокзала. Наконец из вокзального ресторана
Белоцерковский выбежал с сияющим лицом. В каждой руке - по бутылке,
завёрнутой в бумагу.
- С ума сойти: болгарская "Плиска"! Лишь потому, что директор знакомый.
Я кретин, следовало сразу к нему, но я приберегал его уж как последний шанс.
Хитрая лиса, всегда держит запас для особых гостей. Вот отрази-ка это ты в
своих писаниях. Куда там, ведь не станешь, не возьмёшься!
- Взяться можно, но дело не в том, - рассеянно сказал Павел. Ему уже в
третий раз за эту поездку приходил на ум тот странный сон в номере с Димкой,
жаловавшимся на разговоры вещей, - и вспомнилась чёрная глыба с золотыми
буквами. Каким-то странным образом и этот сон и эта глыба имели прямое
отношение к Белоцерковскому, ко всему происходящему сейчас, но Павел ни за
что не смог бы объяснить, какое именно. Дима Образцов и Белоцерковский - что
общего? Решительно ничего. Дима умер, лежит сейчас там, среди плит, далеко.
А здесь затевается обыкновенная выпивка, и Белоцерковский говорит,
говорит...
- Есть коньяк - теперь у меня настроение на сто делений вверх... Посиди
минутку, мне ещё надо позвонить.
Звонил он не минутку, а добрых полчаса. Истратил много монет, бегал по
киоскам, меняя мелочь, снова упорно звонил, глядя в какие-то бумажки,
записи. С кем-то подолгу говорил, улыбаясь и заискивая, то гневно ругался,
швырял на рычаг трубку, то опять набирал номера, любезничал, убеждал. Павел
совсем закоченел в машине, ожидая, но Белоцерковский пришёл довольный,
загадочно сказал:
- Боролся за радость бытия, прости, что долго. Поехали!
Машина углубилась в проулки, долго петляла и выехала на самую окраину
города, за которой простиралось гладкое белое поле, точно такое же, как
перед окном Павла в гостинице. Открытый всем ветрам, стоял последним в улице
длинный, облупленный, баракоподобный дом, утонувший в сугробах, едва