"Анатолий Кузнецов. Огонь" - читать интересную книгу автора

слюнявое, жалость предосудительна вообще. "Сочувствие" - слово, которое
скоро станет непонятным детям. Они будут лазить в словари, чтобы узнать, что
это значит...
- Ты преувеличиваешь.
- Да не очень, - возразила она. - Знаешь, что мне кажется самым
страшным в сегодняшнем мире? - Равнодушие.
- Объясни.
- Равнодушие - такая самоуверенная деловитая невнимательность ко всем и
всему, исполняющая, впрочем, все внешние формы внимательности... Так что
если её обвинить в невнимательности, она даже обидится: как? - Я вчера
проявила шесть признаков внимательности, сегодня шесть! Написано, что самое
сильное одиночество человека - на шумной улице города.
- В Нью-Йорке. Я даже испытывал это сам. Начинаешь задыхаться: когда же
наконец домой? - Потому что по сравнению с ними у нас самые внимательные,
самые добрые люди, это и иностранцы говорят.
- Мы заражаемся.
- Возможно.
- Вот был мой муж. Блестящий инженер, современный человек, горизонты,
сверхпрочные сплавы - металлургия космического века. Обожествление науки и
только науки. Мы познакомились студентами. Он - в политехническом, я - в
педагогическом. У них там, в политехническом, были такие, что прямо
говорили: "Мы всяких педиков-филологов за людей не принимаем".
- Ну, это глупость.
- Нет! Нет! Знала таких, серьёзно считали, что они соль, скелет и суть
земли! Как же, ведь наука и техника, оказывается, - это самое, самое
главное, ничего важнее нет; ведь смысл жизни, оказывается, о том, чтоб
стрельнуть ракетой или там сконструировать искусственный мозг. Есть такие,
что серьёзно в это верят.
- Глупость.
- Нет! Нет! Толстого и Достоевского они не читали, конечно, культурный
"багаж" - записанные на магнитофоне песенки. Меня, "педика", они принимали
всерьёз лишь как "кадр", а мне, дурочке, это казалось забавным и лестным и
нравилась его нерассусоленная, без сентиментальных слов и "охов-ахов" под
луной любовь. Потом он вырос.
- А ты поняла, что без "охов-ахов" жизнь теряет прелесть.
- Нет. Без внимательности. Не в словах дело, а с самой сути, душевной
системе таких людей. Он вырос - очень положительный, деятельный,
оптимистичный, способный. О нет, он был очень внимательный, такой
предупредительный! Всегда открывал передо мной дверь, при выходе из автобуса
подавал руку. Заботился, чтобы у меня было зимнее пальто и платья. А когда я
забеременела, с каким вниманием он отнёсся к этому, отбросил на целый час
свои космические сплавы, так проникновенно, логично, даже с сильной дозой
печали рассматривал со мной вопрос со всех сторон: почему нам никак нельзя
ещё заводить детей, это бы в самом разгаре подкосило и его движение (как раз
испытания близятся к решающей фазе!), и моё движение (год или больше быть
прикованной к люльке!), в общем, разрушится всё счастье. С какой заботой он
сам провожал меня до 6ольницы, приходил с передачами в отведённые для
посещения часы, заботливо забрал меня на такси, хотя в это время шло
решающее обсуждение, на котором ему следовало быть. И так во всём. О, он был
прекрасен, я преклонялась перед ним. Он даже - ты не поверишь! - он даже не