"Эдуард Самойлович Кузнецов. Дневники (Во время первого пребывания в трудовом лагере в 1967) " - читать интересную книгу автора

близких лагерных друзей, массы других, ничего о деле по сути часто не
знавших, еще полных страха, думавших даже, что "самолетчики" своим дерзким
поступком задержали их выезд.
У многих из нас, обязанных Кузнецову свободой, еще велик этот страх. Он
рискует Владимиром, а мы здесь не решаемся подписать предисловие к его
книге. Но кому это не понять, как самому Эдику. Он ведь не предложил
"билета" на проклятый самолет никому имевшему хоть малейший шанс на
"законный" выезд. Он очень тщательно в своих записях обходит любое имя,
любой факт, могущие скомпрометировать.
О самих записках здесь слишком трудно. Мыслями, фактами, иногда
противоречивыми, записи эти перенасыщены: о себе, о стране, о ее прошлом, о
евреях, о борьбе с собой, о невозможности жить с неправдой. Напрашивается
сравнение с тюремными записями другого русского молодого интеллигента,
эмигранта Бориса Вильде "сопротивленца", расстрелянного нацистами в Париже,
в 1941 году (к всеобщему удивлению, несколько лет назад, они были
опубликованы в московских журналах). У обоих - этически-религиозные
раздумья, желание объяснить себе и другим внутреннюю неизбежность поведения,
идущего вразрез со "здравым смыслом".
Мысли и оценки Эдика понравятся не всем. Кое-кого покоробят
безнадежные, а потому и несправедливые высказывания о России: они вызваны
жгучей, невыносимой болью. Кое-кого удручат суровые записи Кузнецова о
солагерниках, но не следует забывать, что в особом лагере большинство бывших
уголовников, по шкурным соображениям превратившихся в политических. "Я в
правоте ужасной одинок" вторит Кузнецов вслед за поэтом Родыгиным,
отбывающим восьмилетний срок во Владимире за попытку бежать из страны.
Опасаюсь реакции зубров всех мастей, и "белых" и сионистских. Но
присмотритесь к составу пассажиров злосчастного самолета, к их судьбе, а
главное к самому подходу Эдика к своим двум родинам, и вы почувствуете, что
если до сих пор и существует еще "еврейский вопрос", то ответ на него может
быть только христианский.
Однажды я обедал с Эдиком в Риге. О самолете и мысли еще не было. Были
работа санитаром в больнице, составление англо-русского медицинского
словаря, ночное слушание радио Свобода, нелегкое доставание и запойное
чтение русской философии, опубликованной тем самым издательством, в котором
сегодня выходят Дневники. Разговор за этим обедом, после неизбежного
обсуждения проклятых вопросов (прописка, отдел кадров, ОВИР) перешел к теме
выезда, эмиграции. Вопросу, мучившему почти всех нас с долагерных, с
лагерных времен. Я сказал: "Без России трудно будет"! Эдик ответил: "Неужели
ты думаешь "там" живут люди Россию меньше любящие, но не возвращающиеся, не
хотят здешнего терпеть".
Даст Бог, и Кузнецов, и те, что сели с ним, доживут до той тяжкой
свободы, которую они подарили другим.


"1970"

"1970"

27.10.70. Следствие окончено, дело подписано, и наконец-то я законный
обладатель карандаша и бумаги. Не то, чтобы у меня их не было и до