"Андрей Квакин. Клуб самоубийц (Документальная историко-психологическая драма) " - читать интересную книгу автора

обстоятельство дало мне возможность до некоторой степени познать самого
себя... По сообщению этих газет оказывается, что за последние 8 лет я 14 раз
был уволен от должности, которую занимаю и теперь; 9 раз производились
строжайшие расследования о моих злоупотреблениях по службе; 7 раз были
обнаружены крупные растраты и хищения доверенных мне казенных денег; 5 раз
ожидались скандальные судебные процессы с разоблачением всей моей вредной
работы в эмиграции. Несколько раз появлялись в газетах большие статьи с
сенсационным заголовком: "Конец Палеолога", в коих категорически заявлялось,
что в ближайшие дни, в связи с обнаруженными моими преступными деяниями, я
буду выслан из пределов гостеприимного Королевства сербов, хорватов и
словенцев..."[2]
Подобная характеристика деятельности Палеолога позволяет представить
этого чиновника и ту безупречную бюрократическую тщательность в
делопроизводстве его подчиненных.
И вдруг среди этой горы канцелярских банальностей обнаруживается папка
с выбивающимся из привычного ряда названием: "Клуб самоубийц". Оказалось,
что за этими документами тянется целый шлейф архивных материалов. Хочется
обратить внимание на то, что жизнь русской эмиграции в КСХС обычно рисуется
в радужных тонах (нет отчуждения от родственного по религии и славянским
корням местного населения, налажена научная жизнь, работают университеты для
беженцев, легко найти работу), особенно на фоне положения русской диаспоры в
Польше или Финляндии. Так, на Русском педагогическом съезде в Праге в апреле
1923 года Королевство СХС было названо "государством, щедро идущим навстречу
русской эмиграции... Уже в первый год пребывания русских беженцев, то есть к
1 марта 1921 года, оно отпускало на дело русского образования 500000 динар,
а к 1 марта 1923 года бюджет на это дело возрос до 2,5 миллионов динар".[3]
Наверное, это была одна из самых гостеприимных стран для "белой эмиграции",
хотя чрезвычайные обстоятельства беженского существования создавали немало
проблем для руководства и рядовых жителей этой страны. Возможно, поэтому
русским беженцам запрещалось изменение места жительства, даже в пределах
крупных населенных пунктов.
Белград был вторым по численности центром русской эмиграции после
Парижа. В Югославии были сосредоточены главным образом эмигранты из военного
и служилого класса. Такой состав эмиграции, конечно, наложил отпечаток на
характер ее политической мысли и деятельности. В Белграде не было центров
русских политических организаций. Вся эмигрантская масса, соединившаяся в
многочисленные общества, профессиональные союзы и организации взаимопомощи,
по своему политическому настроению была весьма однообразна и могла быть
подведена к программам националистов и октябристов дореволюционной России. В
одном из интервью Палеолог предложил "провести существенное разграничение
между двумя беженскими волнами, которые разбросали за границею остатки
антибольшевистской России. Первая относится к 1917 году. Она вынесла за
границу сторонников Керенского и добольшевистской революции, которые
получили возможность спасти свою ставку, и поселились в гостиницах Парижа и
Ниццы, где не перестают "делать большую политику", обеспеченные от нищеты и
несчастий. Вторая состоялась в 1920 году. Она привела в Югославию людей, у
которых не оставалось ничего другого, кроме той одежды, которую они носили
на себе, и к которым вскоре присоединились беженцы из Крыма, еще более
несчастные: эти испили чашу до дна".[4] Эмигрантская масса, за небольшим
исключением, была настроена монархически и относилась негативно к