"Лев Квин. Улица Королевы Вильгельмины (Повесть о странностях времени) " - читать интересную книгу автора

обязательно маячил хоть большой, хоть поменьше вопросительный знак.
Я скинул, как было велено, военную форму, получил на складе АХО
приличный штатский костюм из трофейных, шляпу (не синюю и не сидящую как
колпак), модный в те времена пыльник и пошел шуровать с утра до вечера и с
вечера до рассвета - многие молодежные клубы в послевоенной ошалелости
работали и до и после полуночи.
Легче и приятнее всего было иметь дело с новыми демократическими
организациями. И знакомых по лесам северо-восточной части Венгрии там
оказалось немало, и бывших военнопленных-антифашистов, и просто хороших
ребят, у которых загорались глаза, когда товарищи говорили им, что вот этот
широко улыбающийся молодой человек и есть тот самый "руски литинант".

Я охапками тащил от них все: и серьезные сведения, и обрывки
разговоров, и сплетни. Потом, в тиши ночной, тщательно, как мог, сортировал
все это добро, отделяя зерна от плевел. А утром докладывал выводы
подполковнику. Он нахваливал:
- Ай молодец, ай шустряк! - и добавлял тем же тоном: - И не заметили
даже, как они заливают. В одном Будакеси, видишь ли, у них пятьсот членов!
Тогда во всем Будапеште не меньше полумиллиона!
Подполковник мягко, безболезненно укладывал на лопатки.
- Съезжу туда сам, товарищ подполковник, сосчитаю по головам.
- Езжайте! Уверен, считать долго не придется. И при случае обязательно
покажите этим хвастунишкам, что вы в курсе дела. Так, ненароком. ...Кстати,
на вашем месте я бы не слишком афишировал свой венгерский. Ну, где знают,
там знают, а вот где появляетесь впервые, пусть находят для разговора с вами
своего переводчика. С русского, с немецкого. Это даст вам некоторые
дополнительные преимущества. Ведь многие венгры так уверены в
непознаваемости своего языка, что нередко, общаясь с чужаками, кое-что да
выбалтывают в разговорах между собой.
Подполковник Гуркин и тут был прав. Ухо приходилось держать востро.
Обманывали и чужие, обманывали и свои. Чужие вечно что-то скрывали, хитрили,
комбинировали, пытаясь как можно ловчее и незаметнее провести этого
улыбчивого старшего лейтенанта. Вдруг да удастся при его содействии
проникнуть сквозь частокол запретов Контрольной комиссии против всякого рода
перевертышей и угнездиться на нераспаханном еще поле народной власти? А
свои... Своим хотелось поиграть перед тем же старшим лейтенантом жиденькими
еще мускулами: вот, мол, какого влияния в массах мы уже достигли! Пусть
доложит в свои верха.
Поэтому еще один козырь в этой пусть и не очень сложной политической
игре никак не мог быть лишним.
Подполковник Гуркин никогда не вызывал меня к себе. Он просто не
успевал. Я сам любил, может быть, чаще, чем требовалось, заявляться в его
огромный кабинет с резными деревянными панелями, бесшумным ковром с
толстенным ворсом и картинами известных венгерских художников на стенах -
отделение наше занимало родовой особняк именитого венгерско-польского графа,
сбежавшего на Запад за день до вступления в Будапешт передовых частей
Красной Армии.
Но вот однажды во время обеда - а обедать мы старались, если не мешали
неотложные дела, все вместе в одно время в графской столовой, как в доброй
семье, - подполковник Гуркин, сидевший во главе стола, спросил меня: