"Димфна Кьюсак. Скажи смерти 'нет!' " - читать интересную книгу автора

без задних ног". Она нарочно сказала ему об этом. Барт вспомнил ее задорно
приподнятые брови, зовущий рот, высокую грудь, обтянутую свитером, и
удивился, как ему вообще удается спать, этому мужу.

III

Чашка чаю окончательно прогнала сон, а встреча с девушкой взволновала
его. Он свернул сигарету, закурил и, снова высунувшись в опущенное окно
вагона, стал смотреть на расстилавшуюся перед ним волнистую равнину. Вышел
горбатый месяц, осветив восточную часть неба, и на его фоне стеной
вырисовывались дальние отроги Голубых гор. Вскоре темнота стала
рассеиваться, как прозрачная завеса, и бледное сияние осветило скошенные
луга и одинокие фермы, спящие под серебряным лунным покрывалом; густые тени
елей, дубов и раскидистых ив казались неуместной и чуждой роскошью в этом
мире бледных теней, какими-то пришельцами в этом спящем пространстве, где
только тощие, как скелет, эвкалипты были на месте.
В венце холмов бледно роились огни Батерста. А вскоре появился сам
город, и при виде его на Барта нахлынули горькие воспоминания, травившие
душу. Он вспомнил такую же вот ночь, как эта, когда мать, отец, маленькая
Нэнси и он до самого утра ждали здесь отправления на фронт восьмой дивизии.
Его брат Боб был в этой дивизии, и все они приехали в Батерст, чтобы
проститься с Бобом. Конечно, официально отправка дивизии считалась военной
тайной, но, пожалуй, родные доброй половины всех солдат дивизии съехались в
этот сонный городок, чтобы в последний раз увидеть своих перед разлукой.
Барт тогда еще учился в средней школе.
Он вспомнил, как грохотали по дороге огромные военные грузовики, как
глухо отдавался топот кованых ботинок на бетонированном шоссе, как с
подъездной дороги, ведущей к станции, доносился топот тысяч марширующих ног.
Была июньская ночь, как и теперь, но было морозно, и бедняги солдаты дрожали
в своей тропической форме. Чтоб хоть немного согреться, они надели свои
тонкие дождевики с капюшонами, и в ночи их остроконечные капюшоны, торчавшие
поверх поклажи, отбрасывали фантастические тени. Туго натянутые ремешки
тропических панам, сдвинутых на затылок, врезались им в щеки.
Барт вспомнил, как тихо плакала в стороне мать, как, надвинув на самые
глаза широкополую шляпу, молча и строго застыл его отец, как прижималась к
отцовскому рукаву дрожащая Нэнси. Он вспомнил, как Боб выскочил из строя,
наспех поцеловал их и торопливо пожал им руки на прощание. Загорелое лицо
брата было непривычно суровым.
Барт поежился от утреннего холода. Он снова ощутил запах петуний из
станционного садика и не мог понять, что принесло этот запах - утренний
ветер или его воспоминания. Небо было прозрачно-зеленоватым в то утро, и в
нем мерцали две бледные ленты комет. Барт вспомнил, как тронулся, наконец,
поезд, как он пронзительно, словно петух, прощально загудел:
"Ду-ду-ду-ду-ду", как завыли свистки сирены, захлопали петарды, и протяжный
крик отъезжающих таял в воздухе, разворачиваясь змеей, пока не пропал вдали.
Теперь до них доносилось лишь далекое пыхтение паровоза, преодолевавшего
подъем. А потом исчезло и оно, стало тихо-тихо, и только слышно было, как
все так же вполголоса плачет в стороне мать.
Барт натянул шинель поверх свитера. Возбуждение улеглось, И им овладело
чувство тщеты и безнадежности. Чертова жизнь! Хорошо его отцу - он так и