"Димфна Кьюсак. Полусоженное дерево" - читать интересную книгу автора

Ла даи!
Солдаты выучили несколько слов, чтобы люди понимали, чего они хотят,
когда выкрикивают свои команды. Они знали, как сказать: "Иди сюда!",
"Ложись!", "Руки вверх!"
Из-за укрытия вышел, еле передвигая ноги, худой старик, его тощая
борода развевалась на ветру. Сноу кричал, чтобы он проворнее пошевеливался.
Его крик заглушил бормотание старика. Старик все еще бежал к ним, широко
раскинув руки в стороны, а Сноу уже вытащил предохранитель из гранаты, и в
тот же момент граната взвилась вверх. Лачуга превратилась в фонтан из
обломков и дыма. Старик с трудом поднялся на ноги, из его дрожащих губ
вырвался звук, похожий на жалобный вой.
Поль и Джонни подошли ближе к тому месту, где раньше стояла лачуга, и
подняли старика. Возле ямы лежало искореженное тело женщины и новорожденный
ребенок, сосавший ее грудь.
Вскоре он забыл об этой женщине, и о ребенке, и о высохшем старике,
потому что один день миссии по умиротворению сменялся другим, похожим на
предыдущий.
Но теперь во сне все эти отвратительные подробности, забытые когда-то,
возвращались с новой силой и причиняли мучения.
В то время он не смог остановиться, чтобы подумать обо всем этом, иначе
он никогда вновь не вышел бы ни на одно задание. Он не мог позволить
спросить себя самого, кто был вьетконговцем, и кто им не был, потому что.
если бы не он стрелял первым, то стреляли бы они. Он не мог задать вопроса,
кто остался в лачуге: мать с новорожденным или вьетконговский снайпер, не
мог даже спросить себя, что может сделать этот худой старик, мелкими шагами
приближавшийся к нему с раскинутыми руками.
- Мы не можем позволить себе такую роскошь - ждать и выяснять, - внушал
им Сноу. - Лесные братья слишком хитрые, они одеваются как крестьяне, живут
как крестьяне, да и ведут себя как крестьяне.
Почему-то во время выполнения миссии по умиротворению странным образом
исчезало все то, во что он верил, находясь дома. Исчезал здравый смысл.
Оставался лишь страх, подчинявший себе все остальное, и он пугался каждого,
кто был одет в черные широкие штаны, свободную рубашку и конусообразную
шляпу. Крестьянин, который, как им казалось, днем был на их стороне, с
наступлением ночи превращался во врага. Неумолимого. Искусного.
Бесстрашного. Он мог напасть, где и когда ему хотелось. Это была его страна,
и он знал ее как свои пять пальцев, а они были чужими, увязшими в этой чужой
для них войне.
- Обращайтесь со всеми, как с вьетконговцами, пусть они сами доказывают
обратное, - так звучал приказ Сноу.
- Если речь идет о мужчинах, - протестовал Джонни. - Но как быть с
женщинами и детьми?
- Пора раз и навсегда запомнить, - отвечал Сноу, - раз они живут с
вьетконговцами, то отвечают за все наравне с ними.
Правда же состояла в том, что крестьяне днем были просто крестьянами с
юга страны, а ночью они становились северными вьетконговцами, и Джонни сам в
этом не раз убеждался. Он сам в начале войны был полон веры в то, что
вьетнамцы призвали австралийцев, чтобы те освободили их от Вьетконга. Но в
первые же три месяца, в джунглях, он понял, что вьетнамцы - это Вьетконг, а
Вьетконг - это вьетнамцы. И действительно, не было необходимости