"Люсьен Лаказ. Приключения французского разведчика в годы первой мировой войны " - читать интересную книгу автора

Мне не хватило храбрости дотронуться до трупа; мы не раздевали его.
Валери и без моих слов понял, что Рауля следует похоронить в его старом
сером костюме, так же как солдата хоронят в его военной форме. Я даже не
прикасался к его карманам: у него были свои секреты, и их тоже следовало
похоронить вместе с ним. Правильно ли я поступил? Я не знаю. Правда в том,
что этот выстрел сразил меня. Он разрушил мой дух инициативы, возможно,
основательно рассеял, пусть частично, мою энергию, возможно, он и сегодня
еще бередит мою душу... Эта бессонная ночь, слова, которые никогда не будут
произнесены, самые ужасные воспоминания моей жизни.
Как поступить с оставшимися после него вещами? Оставить ли Валери
"маузер" с семнадцатью зарубками на прикладе? Сохранить ли мне для матери
Рауля трубку, которую он курил? Я ничего не знал. Но в его рюкзаке был
блокнот, в котором он в двух экземплярах писал свои доклады отделу
Разведывательной службы в М...куре. На самой последней странице, уже
приклеенной к корешку, было несколько слов:
"5 октября
Неудачная охота.
Несчастный день.
Конец!"
Это слово "конец" оказалось последним, которое он написал.
На следующее утро, хоть я его и не звал, из С. приехал старый столяр,
который сделал гроб из еловых веток. Мне так и не удалось заставить его
взять деньги за работу. Потом я во главе патруля, предоставленного мне
лейтенантом, отправился в нейтральную часть С., чтобы узнать у кюре, сможет
ли он похоронить двух наших солдат. Вторым был стрелок, погибший ночью во
время рекогносцировки. Этот кюре не был одним из наших эльзасских
священников, французов в душе ("и какая же подлая пуля его...?"). Он был
немецким капуцином, родившимся в Германии. Священник ответил мне, что будет
в нашем распоряжении во второй половине дня, и попросил ожидать его примерно
в четыре часа у аванпостов на главной дороге.
Похороны состоялись тотчас же после его прихода. Несколько офицеров
батальона спустились на церемонию с гор. Рота лейтенанта Принса выстроилась
в почетном карауле.
Наступил вечер и под низким синевато-бледным небом, на фоне этого
трагического пейзажа с печальными темно-зелеными елями, неподвижный ряд
стрелков в темно-синей форме, черная сутана священника перед двумя
свежевырытыми могилами и его жалостливые и неторопливые молитвы, печальный
ветер поздней осени, круживший мертвые листья создавали на церемонии
ощущение отчаянной скорби и безнадежной грусти. Лейтенант Принс произнес
несколько слов, после чего первые куски земли и щебня гулко застучали по
крышке гроба. Задние ряды солдат сдерживали стариков, женщин и детей, и я
заметил слезы на их печальных лицах. В состоянии пустоты и оторопи я тщетно
искал в моей памяти хоть какую-то молитву, но не вспомнил ничего. Моя душа
была словно пригвождена к земле и, несмотря на все мои усилия, мне не
удалось ничего, кроме как машинально повторять с утомлявшим и раздражавшим
меня скорбным упрямством, в тысячный раз, языческий стих поэта Хосе-Мария де
Эредия:
"Юноша, еще оплакиваемый героями и девами".
Церемония похорон обоих погибших закончилась, кюре из С. ушел, и я
проводил его как раз до той трагической баррикады, близ которой увидел