"Пер Лагерквист. Палач" - читать интересную книгу автора

повенчал, и стали они мужем и женою.
Только выжгли ей на лбу клеймо, как уж закон того требует, виселица
ведь свое взыщет. Хотя от казни-то она, я сказал, убереглась.
- Поди ж ты, какая история.
- Да, чего только не бывает.
- А потом-то что с ними было? Неужто и вправду счастье свое нашли?
- Да, зажили они в доме палача счастливою жизнью - это все их соседи в
один голос говорили. Дескать, никогда еще такого палача не видывали,
любовь - она его другим человеком сделала, думается мне, раньше ведь он
такой не был, и в доме у него жизнь пошла иная, в прежние-то времена там,
как водится, всякое отребье околачивалось. Они мне много раз навстречу
попадались, когда она ребенка носила, и были они с виду как и всякая
любовная пара, она все такая же красавица, даром что на голове позорный
колпак, какой положено носить жене палача, ну и, само собою, клеймо на лбу
страховидное, а все пригожа была, как я уж сказал.
Когда подоспело ей время рожать, хотели они, как все, позвать повитуху,
они будто бы радовались ребеночку своему, как и всякие муж с женою, так по
крайности люди говорили. Да не тут-то было, я помню, приходили они в дом,
что напротив нашего, за одной такой бабкой, непременно хотели ее к себе
залучить, потому боялись, как бы худого не случилось в родах, а она им
отказала, и другие к ним не пошли: в них же как-никак скверна сидела.
- Ну, что ни говори, а не по-христиански это - в таком деле отказывать.
- Да оно ведь заразливо, сам рассуди, а ей, глядишь, после них к
честной женщине идти роды принимать!
- Это само собою.
- Вот и вышло, что никого при ней не было, одна рожала, сам и то не
поспел прийти, раньше времени у ней началось, и это, понятно, не больно
хорошо было, ну и толком-то никто не знает, как уж оно там получилось, а
только на суде призналась она, что удавила ребеночка.
- Да что ты?.. Удавила?
- Как же это такое?
- Она будто бы сказала там, мол, как разрешилась она от бремени и
довольно оправилась, чтоб ребеночка прибрать, кровь ему с лица отереть,
увидала на лбу у него родимое пятно - по виду как есть виселица. Они ведь
ей самой выжгли клеймо в то время, как во чреве ее дитя зародилось, и у
ней, мол, все сердце от этого изныло, изболелось. Ну и не захотела она,
чтоб ее дитя в этом мире жить осталось, на нем уже с самого начала метина
была поставлена, а она, мол, в нем души не чаяла. И еще она много чего
говорила, да только, слыхал я, мало было складу в ее речах, видно, на роду
ей, несчастной, написано было черные дела творить, не иначе.
- А мне так жаль ее.
- Да, что ни говори, а жаль.
- Ну и приговор вышел такой, чтобы быть ей заживо погребенной: грех-то
она немалый на душу взяла, - и ему самому же выпало землей ее забрасывать.
Я тогда тоже ходил смотреть, и, само собою, нелегко ему пришлось, он ведь
ее любил, взаправду любил, хоть напоследок-то она небось оттолкнула его
своим злодейством. Кидал он лопатою землю и на тело ее красивое глядел,
как оно мало-помалу скрывалось, а когда до лица дошел, медлил, сколько
мог. Она за все время слова не молвила - они, думается мне, загодя
простились, - лежала и смотрела на него любовным взором. Под конец