"Пер Лагерквист. Палач" - читать интересную книгу автора

стороны, потому смекнули, что нечистый в нем сидит.
- Пустое!
- Ей-богу, правда, провалиться мне на этом месте!
- А-а, пустое болтаешь! Кто ж не знает, что заплечных мастеров тоже
мечом да топором казнят, как и прочее отребье. Да хоть бы Енс-палач - ему
ведь его же секирой голову-то снесли!
- Ну, Енс - дело иное, он с силами этими в согласии не был. Попал в
беду ни за что ни про что, горемыка несчастный, ну и вымолил себе жизнь, с
бабой своей да с ребятишками расстаться не мог. Тут, брат, случай особый.
Не по нем оказалось это ремесло, он на помосте пуще грешника злосчастного
трясся. Страх у него был перед злом, вот что. Он и погибель на себя навлек
оттого, что не мог со страхом своим совладать, не по плечу была ему служба
- так я полагаю, и тогда он взял да и порешил этого Стаффана, что был ему
лучшим другом. Я тебе скажу, топор-то, он куда сильнее Енса был и будто к
себе его тянул, а тот не мог супротивиться, вот и угодил под него, потому
всегда знал, что так будет. Нет, в нем сила эта самая не сидела. А уж в
ком сидит, того ничто не берет.
- Ясное дело, в палаче, как ни в ком, сила таится, даром он, что ли,
подле самого зла обращается? А что топор и иное палачево оружие силу в
себе таят, тоже верно. Оттого к ним никто и притронуться не смеет, как и
ко всему, до чего заплечный мастер касался.
- Что правда, то правда.
- Зло - оно, брат, власть имеет, какая нам и во сне не снилась.
Попадешь ему в лапы - пиши пропало, не выпустит из когтей.
- А ты почем знаешь? - сказал человек, до сих пор сидевший молча. - Не
так это просто - до сути его добраться, а увидишь поближе, какое оно, зло,
так, бывает, и удивишься. Не то чтобы я сам до конца его проник, а только
я вроде как побыл какое-то время под его властью и, можно сказать,
сподобился заглянуть ему в лицо, к тайне его причаститься. Такое век
помнить будешь. И что удивительно, после этого вроде и страха больше нету
перед ним.
- Да ну?
- Так-таки и нету? Что-то не верится!
- Право слово, нету. Да вот послушай, коли есть охота, отчего у меня
страха не стало. В памяти всплыло, пока вы тут сидели, говорили.
Случилось это еще в младенчестве, думаю, было мне от роду годов
пять-шесть. Жили мы в отцовой усадебке, хозяйствовал он не худо, нужды ни
в чем не знали. Я один был у отца с матерью, и, надо вам сказать, любили
они меня, пожалуй, даже через меру, как уж водится, когда одно дитя в
семье. Житье у меня было счастливое, а родители - каких добрее да ласковее
и не сыщешь, оба теперь померли, упокой, господи, души их. Усадьба наша
лежала на отшибе, на самом краю селения, и я приучился все больше один
время проводить либо за матерью с отцом по подворью бегать. До сей поры
помню, где у нас что было: и дворовые службы, и поля, и огород с южной
стороны дома. И хоть теперь я всего лишился и никогда, верно, больше не
увижу, а оно будто так и осталось жить во мне.
И вот как-то летом, в разгар косовицы, мать понесла отцу обед на
общинный покос, до которого со мною идти было слишком далеко, и я остался
дома один-одинешенек. Солнышко припекало, была жара, мухи облепили камень
у порога, роились на том месте возле скотного двора, где по утрам