"Пер Лагерквист. Освобожденный человек" - читать интересную книгу автора

зрелость, завершенность подает силам тления знак быть наготове. Именно в
высший момент своего развития все стремится к краху, к гибели. Именно
победа отдает приказ сложить оружие.
Что это? Тоска всего земного по той стране, из которой все мы вышли?
Жажда окунуться в воды тьмы, где все сливается в одно - как это уже было
когда-то? Жажда лишиться самого себя и раствориться во всеедином и вечном?
И снова возродиться по властному его повелению - оно одно властно вызвать
нас из небытия. Медленно высвободиться из его беспредельных объятий,
выбраться из мрака забытья - и с радостью, для которой нет названия, вновь
ощутить самого себя, но только уже обновленным, созданным опять по-новому.
Испытать восторг бытия - будто впервые свершилось чудо творения.
Быть может, царство смерти - это тоже владения жизни? Врата рождения,
зачатия, вечное материнское лоно, куда свету нет доступа?
И моя тоска по первому дню творения не есть ли тоска по возрождению?


Восстать из мертвых. Вновь стать как прежде. И в то же время не как
прежде. Что же произошло? Не знаю. Но в теле бодрость и свежесть, и на
ветках лежит роса. Погрузиться в живую воду - и вот что-то уже не так, как
было прежде. Что-то прибавилось, хотя мы и не можем этого определить.
Сделан еще шаг вперед, и это совсем новый день, никогда еще не сиявший над
землей.
Быть может, так надо и необходимо - чтобы мы снова и снова возвращались
со света во мрак, послушные вечному зову? Погружались в небытие,
растворяясь в вечном и всеедином? Чтобы могло совершаться величайшее чудо,
которое не может происходить при свете дня. Не в том ли значение глуби,
мрака? Значение ночи для дня?
Быть может, дневной урожай иначе и нельзя собрать? Лишь урожай на
родственной ниве ночи, те бесплотные колосья, что не знают дуновения ветра
времени, неколышимы и бестревожны, ибо составляют одно целое с вечным, -
они-то и собираются в закрома, все до последнего колоска. Созревающий на
земле колос уже готовится обратиться в тлен и прах - и в эту минуту в
стране забытья и смерти он созревает для бессмертия, для возрождения.
Не _потому ли_ все в нас именно в высший момент своего развития
стремится к краху? Сама любовь к жизни, когда она достигает предельной
силы, всякая завершенность, всякий триумф?


Если б я мог в это верить! Верить, что силы разрушения, сама погибель
служат жизни и самому значительному в ней. Самому поразительному!
Продолжению и обновлению - не просто бесконечному повторению. Что гибель и
смерть вовсе не враждебны нам. И что существует единство - не просто
раздирающее противоборство. Что в основе основ - целесообразность и
глубочайший мир и покой.
Как прекрасно верить! Как тяжко и горько отчаиваться.


Нет, отчаиваться не надо. Да и причин к тому нету. В подобное искушение
можно впасть, только если смотришь на то, что вблизи. При виде стен
тюрьмы, стен камеры, места нашего заточения. Но не при умении видеть