"Сельма Лагерлеф. Анна Сверд" - читать интересную книгу автора

- Ева, - закричал он, - правда, что матушка жива?
- Да, - ответила она тихо, - доктор сказал, что она будет жить.
Ему хотелось сорвать калитку с петель. Броситься к матушке, упасть
перед нею на колени, молить о прощении - только это и было у него в мыслях.
Но Ева остановила его:
- Тебе нельзя туда, Карл-Артур. Я уже давно стою здесь, чтобы
предостеречь тебя. С ней сделался тяжелый удар. Маменька не может говорить с
тобой.
- Я стану ждать сколько угодно.
- Тебе нельзя идти в дом не только из-за маменьки, - сказала Ева,
слегка подняв брови. - Из-за папеньки тоже. Доктор сказал, что здоровья ей
уже не воротить. Папенька и слышать о тебе не хочет. Не знаю, что может
сделаться, если он увидит тебя. Поезжай назад в Корсчюрку! Это самое лучшее
для тебя.
Слова сестры раздосадовали Карла-Артура. Он был уверен в том, что
сестра преувеличивает и гнев отца и опасность для матушки повидаться с ним.
- Вы с мужем только и думаете, как бы очернить меня в глазах папеньки и
маменьки. Уж вы сумеете воспользоваться удобным случаем. Пользуйтесь себе на
здоровье!
Он повернулся на каблуках и пошел прочь.

III

Так уж мы, люди, устроены, не любим мы, когда что-нибудь разбивается.
Даже если разобьется всего лишь глиняный горшок или фарфоровая тарелка, мы
собираем осколки, складываем их и пытаемся слепить их и склеить.
Этой задачей и были заняты мысли Карла-Артура Экенстедта, когда он ехал
домой в Корсчюрку.
Правда, занят он был этим не всю дорогу, не забудьте, что он не смыкал
глаз всю ночь, да и до того он целую неделю недосыпал - столько волнений и
невзгод пришлось пережить за это время. И теперь натура настойчиво требовала
своего - ни тряская повозка, в которой он ехал, ни кофе, которым он
нагрузился у бургомистра, не помешали ему спать почти всю дорогу.
В те короткие мгновения, когда он бодрствовал, он пытался сложить
обломки своего "я": ведь того Карла-Артура, который всего несколько часов
назад ехал по этой самой дороге и который разбился на мелкие осколки в
Карлстаде, надобно было сложить, склеить и вновь пустить в употребление.
Быть может, кое-кто скажет, что на этот раз разбился дрянной глиняный
горшок и не стоило труда чинить его и тратиться на клей. Однако нам,
пожалуй, придется извинить Карла-Артура за то, что он не разделял этого
мнения, - ведь он полагал, что речь идет о вазе из тончайшего фарфора, с
дорогой росписью вручную и богатой позолотой.
Как ни странно, но в этой починке немало помогло ему то, что он начал
думать о сестре Еве и ее муже. Он распалял себя против них, вспоминая,
сколько раз они выказывали зависть к нему и жаловались на несправедливость к
ним матушки.
Чем больше он думал о неприязни, которую Ева питала к нему, тем больше
уверялся в том, что она сказала ему неправду. Уж верно, полковнице не было
так плохо, как ей хотелось это представить, и батюшка гневался на него не
столь сильно - это все были проделки Евы с Аркером. Они думали