"Сельма Лагерлеф. Перстень Левеншельдов " - читать интересную книгу автора

сестре.
- Ты ведь не веришь этому, Ингильберт? - спросила она, как бы в
последний раз пытаясь избавиться от страха. Но тут она увидела, как у
Ингильберта дрожат руки, а глаза застыли от ужаса. Ему тоже было страшно,
ничуть не меньше, нежели ей.
- Чему же мне тогда верить? - прошептал Ингильберт.- Батюшка говорит,
что много раз пытался уехать в Норвегию - хотел продать там перстень, но ему
никак не удавалось с места тронуться. То сам захворает, то конь сломает
ногу, как раз когда надо съезжать со двора.
- А что сказал пастор? - спросила девочка.
- Он спросил отца, зачем он держал у себя перстень все эти годы, ежели
так опасно было владеть им. Но батюшка ответил: он-де думал, что ротмистр
велит его повесить, ежели он признается в своем злодействе. Выбирать было не
из чего, вот и пришлось ему хранить перстень. Но теперь батюшка знает, что
помрет, и хочет отдать перстень пастору, чтобы его положили генералу в
могилу, а мы бы, дети, избавились от проклятия и смогли бы снова перебраться
в приход к людям.
- Я рада, что пастор здесь,- сказала девочка.- Не знаю, что и делать,
когда он уедет. Я так боюсь. Мне чудится, будто генерал стоит вон там, под
елками. Подумать страшно, что он бродил тут каждый день и подстерегал нас! А
отец, может, даже видел его!
- Я думаю, что отец и вправду видел его,- согласился Ингильберт.
Он снова подошел к хижине и стал прислушиваться. Когда же он вернулся
назад к сестре, в глазах его уже было иное выражение.
- Я видел перстень,- сказал он.- Батюшка отдал его пастору. Перстень
так и горит! Алый с золотом! Так и переливается. Пастор взглянул на перстень
и сказал, что признал его, что перстень этот - генерала. Подойди к оконцу, и
ты увидишь его!
- Лучше гадюку в руки возьму, чем стану глядеть на этот перстень,-
сказала девочка.- Неужто ты в самом деле думаешь, что на него любо глядеть?
Ингильберт отвернулся.
- Знаю, что он - наш погубитель, но все равно мне он по душе.
Только он произнес эти слова, как до брата и сестры донесся сильный и
громкий голос пастора. До сих пор он давал говорить больному. Теперь настал
его черед.
Само собой разумеется, что пастор не мог примириться со всеми этими
безумными речами о кознях мертвеца. Он пытался доказать крестьянину, что его
постигла божья кара за столь чудовищное злодеяние, как кража у покойника.
Пастор вообще не желал согласиться с тем, будто генерал способен учинять
пожары либо насылать хворь на людей и на скот. Нет, беды, разившие Борда,-
это кара божья, избранная, дабы принудить его раскаяться и вернуть краденое
еще при жизни, после чего грех ему будет отпущен, и он сможет принять
блаженную кончину.
Старый Борд Бордссон тихо лежал в постели и слушал пастора, ни словом
ему не прекословя. Но, должно быть, тот так и не убедил его. Слишком много
ужасов пришлось ему пережить, и не мог он поверить, что все они ниспосланы
Богом.
Но брат с сестрой, дрожавшие от ужаса перед наваждениями и призраками,
тут же воспрянули духом.
- Слышишь? - спросил Ингильберт, схватив за руку сестру.- Слышишь,