"Сельма Лагерлеф. Перстень Левеншельдов " - читать интересную книгу автора

сундука она наткнулась на искусно связанную шапочку с кисточкой, узорную -
со множеством всякого рода квадратиков и полосок; после некоторого
колебания, она взяла шапочку с собой на крыльцо.
Вертя шапочку во все стороны, чтобы разобраться в узорном вязании, она
заметила, что шапочка кое-где трачена молью. "Господи боже, не мудрено, что
шапочка испорчена,- подумала она.- Прошло, верно, самое малое тридцать лет с
той поры, как ее носили. Ладно, что я хоть удосужилась вытащить ее из
сундука и вижу теперь, что с нею сталось".
Шапочка была украшена большой и пышной разноцветной кисточкой, и в
ней-то моли, видимо, и было раздолье. Стоило Марит встряхнуть шапочку, как
нитки полетели во все стороны. А кисточка, так та даже оторвалась и упала к
ней на колени. Она подняла кисточку и стала разглядывать, сильно ли она
попорчена и нельзя ли ее снова прикрепить, однако при этом она вдруг
заметила, что среди нитей что-то сверкнуло. Нетерпеливо раздвинув их, она
обнаружила большой золотой перстень с печаткой и с алым камнем, накрепко
вшитый в кисточку грубыми холщовыми нитками.
Кисточка с шапочкой выпали у нее из рук. Никогда прежде не доводилось
ей видеть этот перстень, но ей вовсе не было нужды разглядывать королевские
инициалы на камне или читать надпись на перстне, чтобы узнать, что это за
перстень и кто был его владелец. Опершись о перила крыльца, она закрыла
глаза и так и сидела, тихая и бледная, словно была при смерти. Ей казалось,
что сердце у нее вот-вот разорвется от муки.
Из-за этого перстня отцу ее Эрику Иварссону, дяде ее Ивару Иварссону и
жениху ее Паулю Элиассону пришлось расстаться с жизнью, а теперь ей суждено
найти тот перстень, накрепко вшитый в кисточку Паулевой шапочки! Как же он
туда попал? Когда же он туда попал? Знал ли Пауль о том, что перстень зашит
в кисточку?
Нет! Она тотчас же заверила самое себя, что он никак не мог знать об
этом.
Она вспомнила, как он размахивал этой шапочкой и подбрасывал ее ввысь,
думая, что и его и стариков Иварссонов оправдают.
Картина эта стояла перед ее глазами, словно все случилось только вчера:
огромная толпа людей, сначала исполненная ненависти и вражды к ней и к ее
близким, а под конец поверившая в их невиновность. Ей вспомнилось
великолепное темно-синее осеннее небо и перелетные птицы, которые сбились с
пути и беспокойно метались над площадью, где шел тинг. Пауль видел их, и в
тот миг, когда она прижалась к нему, он шепнул ей, что скоро его душа будет
метаться в небесах, словно маленькая сбившаяся с пути птичка. И он спросил
ее, дозволит ли она ему прилетать и гнездиться под кровельным желобом
усадьбы в Ольсбю.
Нет, Пауль не мог знать, что воровское добро спрятано в шапочке,
которую он бросал ввысь, глядя на великолепное осеннее небо.
То было на другой день. Сердце ее судорожно сжималось всякий раз, когда
она вспоминала о нем, но теперь ей во что бы то ни стало нужно было
вспомнить все до конца. Из Стокгольма пришел указ, что божий суд следует
истолковать так: все трое обвиняемых равно виновны, и их надлежит казнить
через повешение.
Она была там, когда приговор приводили в исполнение, была ради того,
чтобы люди, которых она любила, знали, что есть на свете человек, который
верит в них и скорбит о них. Но ради этого едва ли было надобно идти на холм