"Сельма Лагерлеф. Перстень Левеншельдов " - читать интересную книгу автора

висельников. После божьего суда расположение духа у людей стало иным. Все
те, кто окружали ее перед солдатским частоколом, были теперь добры к ней.
Люди судили да рядили меж собой, а потом решили, что божий суд следует
истолковать так: все трое обвиняемых невиновны. Ведь старый генерал дозволил
всем троим выкинуть по две шестерки. Стало быть, и толковать тут больше
нечего. Генеральского перстня никто из них не брал.
Когда вывели троих крестьян, раздался всеобщий страшный вопль. Женщины
плакали, мужчины стояли, сжав кулаки и стиснув зубы. Говорили, что быть,
мол, приходу Бру разоренным, как Иерусалиму, потому что там лишили жизни
трех безвинных мужей. Люди выкрикивали слова утешения приговоренным к казни
и глумились над палачами. Множество проклятий призывалось на голову
ротмистра Левеншельда. Говорили, будто он побывал в Стокгольме и по его вине
приговор божьего суда истолковали в ущерб обвиняемым.
Но, во всяком случае, все люди вместе с Марит считали подсудимых
невиновными и верили им, а это помогло девушке пережить тот день. И не
только тот день, но и все остальные дни - доныне. Если бы люди, с которыми
ей доводилось встречаться, считали ее дочкой убийцы, она не в силах была бы
вынести тяготы жизни.
Пауль Элиассон первым взошел на маленький дощатый помост под виселицей.
Сперва он бросился на колени и стал молиться богу; потом обратившись к
стоявшему рядом с ним священнику, стал о чем-то молить его. Затем Марит
увидела, как пастор снял с его головы шапочку. Когда все было кончено,
пастор передал Марит шапочку и последний привет Пауля. Он послал ей шапочку
в знак того, что думал о ней в свой предсмертный час.
Как ей могло даже взбрести на ум, что Пауль подарил бы ей на память
шапочку, если бы знал, что в ней спрятано воровское добро? Нет, уж коли было
что надежное на свете, так только одно: Пауль не знал, что перстень, который
был надет на пальце у покойника,- в шапочке.
Быстро нагнувшись, Марит Эриксдоттер взяла шапочку, поднесла ее к
глазам и стала внимательно разглядывать. "Откуда могла взяться у Пауля эта
шапочка? - подумала она.- Ни я, да и никто другой в усадьбе не вязал ее ему.
Должно быть, он купил ее на ярмарке, а, может статься, сменялся с
кем-нибудь".
Она еще раз перевернула шапочку, рассматривая узор со всех сторон.
"Когда-то эта шапочка была, верно, красивая и нарядная,- подумала она.-
Пауль любил всякие нарядные уборы. Он всегда бывал недоволен, когда мы ткали
ему серые сермяжные кафтаны. Он хотел, чтобы сермягу ему всегда красили. А
шапочки он любил чаще красные, с большой кисточкой. Эта наверняка пришлась
ему по вкусу".
Отложив шапочку, она вновь оперлась о перила, стремясь перенестись в
прошлое.
Она была в лесу в то самое утро, когда Ингильберта испугали насмерть. И
видела, как Пауль вместе с ее отцом и дядей стоял, склонившись над трупом.
Оба старика решили, что Ингильберта нужно перенести вниз, в долину, и
отправились нарубить ветвей для носилок. А Пауль на миг замешкался, чтобы
рассмотреть Ингильбертову шапочку. У него разгорелись на нее глаза! Шапочка
была узорчатая, связанная из красной, синей и белой пряжи, и он незаметно
сменял ее на свою. Он сделал это без всякого дурного умысла. Может, он
просто хотел немного покрасоваться в ней. Его собственная шапочка,
оставленная им Ингильберту, уж конечно была не хуже этой, но не так пестра и