"Имре Лакатос. Фаллибилизм против фальсификационизма " - читать интересную книгу автора

содержание знания, гарантируя вместе с тем его безошибочность). Отсюда
следовало, что все теории в равной степени не могут иметь доказательного
обоснования.
Философы неохотно признавали это по очевидным причинам: классические
джастификационисты страшились вывода, что если теоретическая наука не имеет
доказательного обоснования, то она есть не что иное как софистика и иллюзия,
если не бессовестное надувательство. Философское значение пробабилизма (или
"нео-джастификационизма") состояло в попытке избежать такого вывода.
Пробабилизм возник благодаря усилиям группы кембриджских философов,
полагавших, что хотя научные теории равно необоснованны, они все же обладают
разными степенями вероятности (в том смысле, какой придан этому термину
исчислением вероятностей) по отношению к имеющемуся эмпирическому
подтверждению. С этой точки зрения, кодекс научной чести не так суров, как
кажется: он требует только высокой вероятности научных теорий или хотя бы.
того, чтобы в каждом конкретном случае были указаны эмпирические
подтверждения данной теории и определена вероятность этой теории по
отношению к этим подтверждениям.
Конечно, замена доказательной обоснованности вероятностью была
серьезным отступничеством джастификационистского мышления. Но и оно
оказалось недостаточным. Вскоре было показано, главным образом благодаря
настойчивым усилиям Поппера, что при весьма общих условиях все теории имеют
нулевую вероятность, независимо от количества подтверждений; все теории не
только равно необоснованны, но и равно невероятны.
Многие философы все еще полагают, будто бы, потерпев неудачу в попытках
найти хотя бы пробабилистское решение проблемы индукции, мы тем самым
вынуждены "отвергнуть все то, что наукой и здравым смыслом рассматривалось
как знание". На этом фоне особенно видна незаурядная роль
фальсификационизма, решившегося на радикальное изменение способов оценки
научных теорий и, шире, канонов интеллектуальной честности.
Фальсификационизм тоже стал, так сказать, новым и значительным
отступничеством рационализма. Но это было отступлением от утопических
идеалов последнего, оно обнажило путаность и лицемерность многочисленных
попыток отстоять эти утопические идеалы и, следовательно, сыграло
прогрессивную роль.
Остановимся вначале на наиболее характерном виде фальсификационизма:
догматическом (или "натуралистическом") фальсификационизме. Согласно этой
концепции, все без исключения научные теории опровержимы, однако существует
некий неопровержимый эмпирический базис. Это-строгий эмпирицизм, но без
индуктивизма; неопровержимость эмпирического базиса не переносится на
теории. Поэтому догматический фальсификационизм можно считать более слабым
вариантом джастификационизма.
Очень важно подчеркнуть, что само по себе признание (подкрепленного)
контрпримера решающим свидетельством против данной теории еще не определяет
методолога как догматического фальсификациониста. С этим согласится любой
кантианец или индуктивист. Но и тот, и другой, почтительно склоняя голову
перед отрицательным результатом решающего эксперимента, в то же время
озабочены прежде всего тем, как получше укрепить пока еще не опровергнутую
теорию, отсидеться в ее окопах под критическим обстрелом со стороны другой
теории. Например, кантианцы верили в то, что евклидова геометрия и механика
Ньютона неприступны; индуктивисты верили, что вероятность этих теорий равна