"Франтишек Лангер. Розовый Меркурий " - читать интересную книгу автора

одиннадцатого полка характеристику их Канивета и какие-нибудь сведения о
нем. На другой день я получил по телеграфу довольно точную характе ристику
Канивета, находившегося под стражей. Совпадали и имена отца и матери с теми,
которые он назвал мне, и, кстати, было отмечено, что Канивет никогда не
изобрел бы пороха. Тогда я решил, что отошлю Канивета в его полк, хотя бы
уже потому, что он все еще не был сыт, и даже в заключении добивался
удвоенных порций. Ради проформы еще раз приказал осмотреть его мундир,
просто, чтобы сделать протокольную запись.
Канивет разделся. Мой унтер-офицер прощупал все швы его Одежды и
вывернул наизнанку его карманы. Канивет сидел при этом, повернувшись ко мне
спиной, и безраз лично болтал ногами. В карманах оказалось только изрядное
количество хлебных крошек, припрятанных Каниветом. Внезапно унтер-офицер
нашел во внутреннем кармане его во енной гимнастерки маленькую свернувшуюся
бумажку, как-то вклинившуюся в угол кар мана среди крошек, грязи и
рассыпанного табака. Унтер-офицер подал мне бумажку. Я развернул ее и
увидел, что это чистая неиспользованная немецкая марка с франковой над
печаткой, какими пользовались в оккупированной Бельгии. Я приложил палец к
губам, давая понять унтер-офицеру, чтобы он молчал. Пока я раздумывал над
этой странной на ходкой, Канивет продолжал равнодушно болтать ногами.
Это была одномарковая красная марка, надпечатка подняла ее стоимость до
двух франков пятидесяти сантимов. Клей на ее оборотной стороне отсырел, она
свернулась в узкий цилиндрик и могла в таком виде оставаться незамеченной в
углу кармана. Но как она туда попала? Возможно, путь ее сюда, в уголок
кармана, был очень сложен. Но более сложно и фантастично было следующее:
обладатель новой неиспользованной марки дол жен был купить ее на территории
за немецкими окопами, где ее продавали. Значит, хозяин должен был
передвигаться в немецком тылу и придти оттуда. Таким образом, он не мог быть
французским солдатом Каниветом, не вылезавшим в течении пяти суток из
воронки.
Напрашивался вывод - человек на стуле, беззаботно болтавший ногами,
немецкий шпион.
Я накрыл марку пресс-папье и приказал Канивету одеться. Потом подверг
его ново му допросу. Он знал имена своих товарищей, командиров, помнил
места, через которые прошел его полк и где он воевал. В его речи слышался
диалект Пикардии, откуда он про исходил. Значит, ничто не делало его
подозрительным, кроме этой марки. Я подумал, что человек, находящийся передо
мной, должен быть необыкновенно интеллигентной лично стью, чтобы столь
отважно разыгрывать со мной эту комедию. Или это был в самом деле глупец,
дурачок одиннадцатого полка, как сказал санитар, отец-провизор, который уже
дал свои показания. А марка попала к нему в карман каким-то самым
неправдоподобным путем.
Я попытался даже помочь ему. Спрашивал, в самом ли деле он, такой
голодный, не выходил все эти четыре или пять дней из своего убежища. Скажем,
за едой. Не копался ли он в брошенном ранце какого-нибудь солдата или,
возможно, в карманах убитого, лежав шего неподалеку? Короче, я навязывал ему
всевозможные отговорки, которые он мог бы позднее придумать сам. Но он
отрицал все, непонимающе глядя на меня.
Я положил перед ним марку. Он сделал вид, будто не знает, что это
такое. Не знает, как она попала к нему в карман. Неуклюже пытался
утверждать, будто ему кто-то из нас ее подсунул. Но таким образом меня