"Ольга Ларионова. Соната ужа" - читать интересную книгу автора

если кто-то мог построить эту башню, мог доставить сюда инопланетян со
всех концов Вселенной, - на черта ему, такому всемогущему, земной
космолетчик на должность необученного посредника-гувернера? На роль
вселенских переводчиков лучше подходят пинфины - они тут живо со всеми
перезнакомились и отлично договариваются.
Так зачем же он здесь - крутить колесико, делать водичку в озере
то потеплее, то постуденее? Нелогично. Уж если они тут так
настропалились бить по затылку тепловым лучом, то проблема
дистанционного управления у них решена.
Так зачем, зачем этим невидимым гадам человек, который к тому же
будет постоянно пытаться отсюда удрать?
Он кусал себе руки, сжатые в кулаки, в бессильной попытке хоть
как-то осмыслить происходящее. Для чего здесь вообще все - этот вопрос
он себе запретил решать. Даже если и не свихнешься, все равно даром
потеряешь время. Нужно четко сформулировать главную проблему и долбить
только ее.
Когда-то, много лет тому назад, когда он получил под свое
командование первый корабль, он чуть не погубил всех людей как раз
потому, что заметался в определении главного, а потом еще и не мог
решиться на отчаянный шаг - сесть на незнакомую планету,
оккупированную лемоидами. Тогда положение спас этот славный старик
Феврие. Он сказал: я беру командование кораблем на себя. И тогда
Сергей успокоился, смог с ясной головой делать свое дело. Вечный
дублер, как, оказывается, его уже давно прозвали в Центре управления.
Первый и последний раз, когда он был командиром, Феврие ничего не
сказал ему, но Сергей чувствовал: старик ждет от него, чтобы он сам
ушел из космофлота.
Сергей не ушел. Но не стал и "вечным дублером", постоянным вторым
номером. Выход нашелся в виде редкой должности почтальона-инспектора.
Маленький кораблик, развозящий срочные грузы по дальним планетам, -
занятие нехлопотное. Экспедиции снаряжались обстоятельно, и редко
случалось так, что на базе забывали погрузить что-то жизненно важное.
Но бывало. Тогда и отправлялся почтальон - на маленьком кораблике, в
одиночку. Ему не приходилось быть вторым номером - он был единственным
членом экипажа. Это и давало ему моральное право на то, чтобы летать,
потому что после того злополучного рейса "Щелкунчика" он никогда бы не
взял на себя ответственность за других людей.
А здесь вот он ничего на себя и не брал - само получилось. Сидят
тут эти гуманоиды сиднем, колоды лежачие, стоит заговорить о бегстве -
и сразу, как страусы, головы в песок - Страшно! Им, видите ли,
страшно, а ему, уже четырежды битому, не страшно.
Окрепнув, он пошел вдоль насыпи влево, сделал еще несколько
попыток перелезть через нее - результат был однозначным. Били.
Вернулся к варианту башни, опробовал все рычаги, штурвалы и
реостаты. Добился замерзания озера, разрежения воздуха вдвое, по его
прихоти можно было бы учинить в долине бурю, потоп, устроить форменную
Сахару или напустить аммиачных паров. Разумеется, все эти опыты он
проводил с величайшей осторожностью, хорошо помня, как он однажды чуть
не поморозил полюгалов, плескавшихся у подножия гадючьей колонны.
Опыты ему сходили с рук. Но и за массивными стенами, сложенными