"Ольга Ларионова. Соната ужа" - читать интересную книгу автора

гуманизма подтвердится - ну, что же, мы сумеем поблагодарить
спасителей... издалека. Но сейчас нужно думать совсем о другом.
Вот так, невольно залезая во всевозможные нравственные модели
этого мира и постоянно гоня от себя эти мысли, все мысли, кроме одной
- о способе бегства, Сергей дотащился до пещер.
Обезумевший от горя пинфин встретил его на пороге: пропала его
подруга. Пропала так, как и раньше пропадали здешние обитатели, - была
где-то рядом, за спиной, он обернулся - никого нет. Ни всплеска, ни
шороха.
"Может, ушла вниз, к озеру? Уснула по дороге? Небольшое тельце
пинфина, свернувшегося в черный плюшевый клубок легко затеряется на
холмистом склоне..." - "Нет. Вся небольшая колония пинфинов, полюгалы
и "рыбьи пузыри" (а это еще кто?) спустились до самого озера, но ее
нет ни на кубических уступах, ни в башне, ни за насыпью, ни в воде -
полюгалы ныряли".
Тарумов выпил залпом три полных грейпфрута - живая вода, бодрости
сразу прибавляется, как после рюмки старого коньяка, - встряхнулся и
бросился обшаривать окрестности пещер. Не может быть, чтобы никакого
следа... Не может быть.
Но ведь было уже. И сколько раз. Значит - может. Значит, они
все-таки во власти холоднокровных выползков, к которым гуманоидная
логика неприменима. Он искал, но знал уже, что это бессмысленно,
потому что маленького кроткого существа с печальными пепельными
глазами нет ни на склоне, ни в озере, ни за насыпью...
За насыпью?!
Он скатился вниз, к пещере.
"Ты был за насыпью?" - "Да, но там ничего нет. Там нет пещер. Там
нет камней. Искать негде. Там нет даже плодов в траве и полюгалы туда
больше не ходят" - "Но когда-то ходили?" - "Когда-то... да". - "Жди
меня!"
Он мчался вниз по склону, как не бегал здесь еще ни разу.
Травяные кочки упруго отталкивали его, словно легкие подкидные доски.
Проверить, проверить немедленно - неужели запретный барьер снят?
Неужели дорога к кораблям открыта?
Он еще на бегу усмотрел выбокнки расчищенные им в прошлый раз на
мохнатом боку насыпи, с разбегу взлетел наверх.
Как бы не так. Липкий зеленый кулак деловито сшиб его прямо в
пожелтелый стожок припасенный давно и так кстати.
Когда он пришел в себя, не хотелось ни отмываться, ни вообще
шевелиться. Кажется, эти царственные нетеплокровные добились своего -
выколотили из него всю волю всю способность к сопротивлению. У него не
было к ним предвзятой атавистической неприязни - отголоска тех
незапамятных времен, когда босоногий человек на лесной тропе шарахался
от ядовитой твари. В детстве он даже любил возиться с ужами, и они
нагуливали себе подкожный жирок на дармовых лягушатах в его
великолепном самодельном террариуме. А однажды отец даже взял его
(потихоньку от мамы, разумеется) в настоящий серпентарий. В загон их,
естественно, не пустили, но через толстые стекла, вмазанные в кладку
стен, он досыта насмотрелся на сытых и с виду почти таких же ручных,
как и его ужи, щитомордников. А потом ему дали погладить великолепного