"Ольга Ларионова. Соната ужа" - читать интересную книгу автора

силосования кормов, не то огромную шахматную туру. И на всем -
однозначная пелена многовековой заброшенности.
Ну, теперь ясно Не Щучье это И вообще - не земное озеро.
Брякнулся на какую то тарелку, даже не обозначенную в космических
регистрах. Автоматы посадили, выбрался он в бессознательном состоянии,
движимый даже не человеческим, а каким-то звериным инстинктом
самосохранения, и, прежде чем окончательно прийти в себя на этом
берегу, побывал и чьих-то руках. Хотя руках - это полбеды. Беда - если
в лапах. С обладателями лап не очень-то договоришься.
Стена тумана стремительно откатывалась все дальше и дальше,
обнажая поверхность озера и пустынные берега, и Сергей уже раздумывал,
в какую сторону ему податься на розыски своего корабля - должен же
где-то поблизости находиться его "почтовый Экспресс"!
И тут из тумана показалось нечто, озадачившее даже его,
повидавшего не одно чудо на тех шести или семи десятках планет, куда
заносила его беспокойная должность космического почтаря.
Прямо из воды вздымалась гладкая зелено-клетчатая колонна,
напоминавшая одновременно минарет затопленной мечети и шею
доисторического диплодока, тщетно пытающегося дотянуться своей
непропорционально маленькой головкой до невидимого? солнца. Колонна
действительно венчалась странным сооружением, которое с большой
натяжкой можно было бы назвать головой и даже разглядеть глаза,
следившие за человеком в рваном комбинезоне с бесстрастным и неусыпным
вниманием.
И с того мига, как Тарумов ощутил реальность этого взгляда, юркие
мертвые глаза не упускали его больше ни на час, ни на секунду.
Кажется, на этой проклятой тарелке царил вечнозеленый день.
Мутноватое изжелта-зеленое небо не меняло своего оттенка, хотя с того
момента, как он пришел в себя, минуло часов шестнадцать-восемнадцать.
Чувство времени у Тарумова было развито очень остро, но если так будет
продолжаться, то он потеряет счет дням. С расстоянием дело тоже
обстояло неважно - Тарумов шел и шел, с трудом вытягивая ноги из
влажных длинноворсных "водорослей", и старался обмануть себя. Не
оглядываясь по получасу, но когда он все-таки оборачивался, то
оказывалось, что удалился от озера едва-едва километров на пять.
Насыпь и башня-тура уже сливались с холмистым берегом, но зрячий
минарет отчетливо проступал на глади озера, и ощущение сверлящего
взгляда с расстоянием нисколько не сглаживалось.
Сергей сделал еще один шаг, снова почувствовал под собой зыбкую
трясину пружинящих растений, но пугаться уже устал, и поэтому довольно
спокойно провалился в зелень выше колена. Хуже всего при такой ходьбе
приходилось шнуркам - они рвались уже десяток раз. И каждый раз
приходилось ложиться на живот и, разгребая эту, с позволения сказать,
траву, выискивать где-то в глубине ботинок. Когда этот периодически
повторяющийся процесс осточертел Тарумову до предела, он выбросил
шнурки и надрав изумрудных "волос" (порвать их посередине было почти
невозможно - резали руку, но с корнем выдирались легко, как и
настоящие волосы), он сплел себе новые шнурки. Ну вот усмехнулся
Сергей, первая ласточка невольной робинзонады. Хотя вольных робинзонов
он как-то припомнить не мог.