"Ольга Ларионова. Обвинение (Журнал "Аврора")" - читать интересную книгу автора

звезд, планет и крупных астероидов вашей галактики. Итак, мы имели перед
собой три неизвестных мира, занесенных в земные реестры под
соответствующим шифром, а среди космолетчиков известных под названиями
Земля Темира Кузюмова. Земля Атхарваведы и Танькина Пустошь. Ни на одну из
этих планет еще не садились наши корабли, и мы были всего лишь
разведывательным десантом перед первой комплексной экспедицией. В нашу
задачу не входили никакие глубокие исследования, нам надо было только
установить, на какие из планет можно и стоит высаживаться, и главное - что
брать (а вернее - чего не брать) при снаряжении основной комплексной
экспедиции.
Как мы и предполагали. Земля Атхарваведы представляла собой уменьшенную
в два раза копию Юпитера, Танькина Пустошь напоминала прокаленный
космическим холодом астероид - там не было даже следов атмосферы; зато
Земля Темира Кузюмова, или короче - Темира - была любопытной однотеневой
плакеткой с массой примерно в 0,75 земной.
Однотеневые планеты - я думаю, что никому не надо пояснять, что
однотеневыми мы называем небесные тела, повернутые к своей звезде всегда
одной стороной, как наш Меркурий, - так вот, подобные планеты имеют, как
правило, далеко не оптимальные условия для развития там хоть мало-мальски
сложной органики. Конечно, живые формы там могут образовываться совершенно
фантастические, на что мы и надеялись, но вот встретить гуманоидов никто
из нас не ожидал.
О полете, собственно, рассказывать нечего, если не считать первых
всплесков инициативы со стороны Грога (а из нас один только Феврие брал на
себя труд выговаривать фамилию новичка полностью). Он вел себя вполне
пристойно, пока мы совершали последовательные броски через каждую из шести
зон дальности. Но когда вам остался седьмой - и надо признаться, самый
нудный - переход уже не на пространственных, а на планетарных двигателях.
Грог начал приставать к командиру, уговаривая его сделать последний, очень
маленький подпространственный бросок. Феврие доброжелательно просматривал
его расчеты, хвалил их точность - и складывал перфокарты этих расчетов в
жестянку из-под плавленных сырков. А наш старенький "Молинель" продолжал
плестись на планетарных.
Мы беззлобно посмеивались, зная осторожность Феврие, а Грог чуть не
плакал, высчитывая, как велика точность выхода из подпространства на малом
броске. Точность, действительно, получалась умопомрачающая. Но Феврие
слишком хорошо знал, что иногда пространство и время, сговорившись,
выкидывают с кораблем совершенно невероятные штуки, как это было с
Бустаманте, который на выходе очутился в полутора парсеках от расчетной
точки. Он сделал пять последовательных бросков, и каждый раз ошибался чуть
не на два парсека. Хотел бросить летать, но вовремя одумался, и правильно
сделал, потому что после этого он не ошибся уже ни разу в жизни.
Но вот, наконец, наш "Молинель" обошел Темиру по экватору и сел
километрах в пятидесяти от линии терминатора, вцепившись всеми своими
крепежными лапами в единственный обнаженный участок бурой темирянской
почвы. Вся остальная поверхность была затянута плотнейшим темно-зеленым
покровом. Как мы рассмотрели, это был лес, чаща невысоких раскидистых
деревьев, причем ветви их так тесно переплетались на высоте трех-четырех
метров от поверхности, что по их настилу можно было бы ходить. А зелень
вся пряталась как раз между землей и частым переплетением этих голых