"Ольга Ларионова. Солнце входит в знак Водолея" - читать интересную книгу автора

его вышвырнуло из машины и покатило по земле.

Очнулся он от жары. Солнце стояло прямо над головой, глазах было зелено
от зноя и жажды. Пить.
Он слегка повернул голову, стараясь отыскать свою машину, но лицо свело
от боли, - по-видимому, вся кожа, не прикрытая комбинезоном и шлемом, была
сожжена. Но боль можно было перенести, жажду - нет.
Стиснув зубы, он перекатился со спины на живот. Отдышался. Приподнялся,
опираясь локтями в землю, - озеро было уже слева, а ручей - прямо перед ним.
И за всем этим, не оставляя места ни небу, ни скалам, высился сверкающий под
солнцем исполин, выточенный из полупрозрачного кварца. Он один хранил
прохладу в своей пронизанной солнцем глубине, и оттуда рождалась вода,
маленьким нескончаемым водопадом срывающаяся с его протянутой прямо к Сиблу
руки.
Глаза заслезились от каменного блеска. Он полежал еще немного,
уткнувшись в спеченную зноем землю. Надо было собраться с силами, но как это
сделать, если резь в глазах все острее, мозг заплывает густым пульсирующим
гулом... Еще раз потерять сознание под прямыми лучами солнца - это конец.
Надо заставить свое тело двинуться вперед.
О том, чтобы подняться, не могло быть и речи. Ползти. Он мысленно
представил себе, как выносит вперед руку - вон до той трещины, дальше не
надо; нога сгибается, и тело само собой перемещается вперед, пусть
ненамного, но все-таки вперед. Ты должен с этим справиться, сказал он себе.
И ты справишься, потому что так уже было однажды. Теперь, правда, и не
вспомнить, в какой это было экспедиции. Давно. Ты так же полз, только
вдобавок ко всему в скафандре, и кислород кончался, и нужно было тащить на
себе что-то чертовски тяжелое и неудобное, и все-таки ты тогда справился.
Ну, давай!
Он протянул руку и вцепился в край трещины. Теперь ногу. Ногу! Кажется,
он кричал вслух. Кричал на собственное тело. Кричал, словно поднимал в атаку
отряд десантников.
Тело не повиновалось.
Он все-таки заставил себя сесть - рывком; наклонился, чтобы тут же не
опрокинуться навзничь. Медленно ощупал ноги - все было в порядке, даже
комбинезон не порван, но он не чувствовал прикосновения собственных пальцев.
Ноги были мертвы, как протезы. Это его почему-то не испугало. Наверное, и
такое было, - впрочем, чего только не было за десятки лет нескончаемых
полетов! Было все что угодно, и в лежащем вне времени ворохе самых
невероятных событий он уже не мог отличить, что же было с ним самим, а что -
с его товарищами, потому что последнее переживалось подчас острее и
болезненнее, чем собственное. Все было, и со всем удавалось справляться.
Он полз. Ноги волочились по земле, словно это был ненужный и
несоразмерно тяжелый хвост; боли они не причиняли, одно неудобство. Боль
была ближе, она захватила руки, шею, лицо, она раздирала кожу и вырывалась
наружу бурыми брызгами мгновенно запекающейся крови. Время от времени Сибл
приподымал голову и пытался определить, сколько он прополз. И каждый раз
оказывалось, что остается больше половины. А сил уже не было, боль в сговоре
с солнцем становилась все яростнее и нестерпимее, хотя в каждый миг Сибл был
уверен, что ничего страшнее нет и быть не может. И все же каждое последующее
мгновение было ужаснее предыдущего.