"Ольга Ларионова. Формула контакта" - читать интересную книгу автора

В такие минуты лопатки его убирались куда-то, хотя поместиться внутри
такого тщедушного тельца они никак не могли и неминуемо должны были бы
выпереть наружу спереди. Выпрямившись, он доставал Уготаспу до подбородка,
но когда снова сгибался, то был ему уже ниже груди, и чудовищные лопатки
снова выпирали из-под наплечника, и тогда Уготаспу казалось, что верховный
жрец вот-вот захлопает этими лопатками, совсем как делают это невиданные
звери - угольный и золотой - в обители Нездешних Богов.
- У, выползок навозный! - голос старца сорвался на визг. - Рассвет
воссиял, а он распустил брюхо над передником, точно кротовица беременная!
Пшел звонить!
Уготасп и сам знал, что надо идти, но ведь без дозволения старейшего не
обгонишь. А он чешется на каждом шагу. И беснуется с прошлого вечера. Вот и
терпи его, пока он не скукожится совсем, что не подняться будет.
Он подтянул живот и постарался протиснуться между стеной и Восгиспом
так, чтобы не задеть ни того, ни другого. Не получилось - мазнул спиной по
стене, благо она давным-давно не белена. Но старец улучил-таки момент,
лягнул его острой пяткой в голень. Уготасп припустил по коридору иноходью,
вынося вперед не только ногу, но плечо, руку и даже бок. Так вот,
пританцовывая, но не от излишней резвости - куда уж там, при таком брюхе! -
а едино чтоб согреться, пересек храмовый двор, весь застроенный, засаженный
купами кустов плодоносных, рассеченный ребристыми трубами, несущими в себе
воду арыков. Пробегая мимо водоема, успел плюнуть на водоросль и, кряхтя и
печатая сырые шлепки потных с ночи косолапых ступней, вознес тучное тело по
круговой лестнице на верхушку утренней звонницы. Сорок тугих крученых
веревок сходились к ее островерхой крыше и, проскользнув через сорок вощеных
отверстий, свисали вниз, стянутые там одним заскорузлым узлом. Узел недвижно
млел над широким мелким колодцем. Уготасп опасливо приблизился к самому краю
- дыра была ничем не ограждена, а края покаты - сглажены многолетним
топтаньем в ожидании рассвета. Подавляя ежеутреннее томление, в котором он
даже перед собой не признавал недостойного страха, толстяк подтянул к себе
узел и неторопливо разобрал веревки на два почти равных пучка. Еще немного
он постоял, щурясь на убегающие вдаль однообразные черепичные крыши,
сбрызнутые доброй крупной росой; затем, как всегда, подивился, что изрядный
кус пока еще блеклого солнца успел-таки протиснуться между темным грибом
последней крыши и купой бобовых деревьев, и, зажмурившись, прыгнул в круглую
дыру, разводя пучки веревок в стороны и налегая на узел грудью.
Гулкий певучий удар наполнил пробудным звоном все внутренние дворы,
помещения и закоулки Храмовища, и пока он еще отдавался каркающим эхом в
каменных галереях, Уготасп мягко спланировал на дно колодца, щедро устланное
свежим сеном. Он разжал руки, и веревочный узел стремительно унесся в
вышину, и словно в благодарность за освобождение со всех сторон разом
откликнулось сорок звонких "нечестивцев" - в каждом из сорока домов первого
ряда, опасливо подступивших к священным стенам, уступам и воротам
необозримого храмового массива.
Если первый аккорд был единозвучен и приятен на слух, то все
последующее всегда производило на Уготаспа удручающее впечатление. Услышав
звон своего "нечестивца", хозяин каждого из ближайших к храму домов спешил
нащупать конец веревки, свисавшей с потолка его спальни. Веревка
натягивалась, громыхал колокол в следующем доме, подымая главу семьи и
заставляя его спросонок ловить пустоту над кроватью слабой старческой рукой.