"Ольга Ларионова. Кольцо Фэрнсуортов (Журнал "Искатель", 1976, N 3)" - читать интересную книгу автора

кончались именно этой низменно-материальной стороной. Зато как хорошо было
ему известно состояние божественного благоговения! Как просто было для
него подыскать синоним слову "святыня" - ведь это было не что иное, как
ветровое стекло блистательного "эльдорадо". Слова "меркюри", "кадиллак",
"свеча", "бампер" звучали для него сладостной молитвой, и однажды ему даже
приснился чудной сон, настолько чудной, что он постеснялся даже
кому-нибудь рассказать о нем. Ему пригрезилось, что в маленький холл их
мотеля, где остановившиеся на ночь шоферы покуривают, глядя мимо
телевизора, как-то бесшумно, словно по воздуху, вплывает отец Марви в
полном облачении, словно это День благодарения или рождество, и в руках у
него большой поднос, накрытый белым, и он протягивает это Фрэнку и
торжественно возвещает: "Сим обручи сестру свою!" - и Фрэнк берет у него
поднос, а тот ничего не весит, ну, совсем ничегошеньки, и оттого нести его
просто страшно, и он видит, что на подносе на сложенном вчетверо вафельном
полотенце не обручальное кольцо, а такой же величины золотая шина, и даже
узор на ней виден; и он выходит из мотеля, и возле колонки с
высокооктановым горючим видит Патти в белом мини и с веткой флердоранжа, а
рядом с ней темно-синий новенький "мерлин", спортивный "эмбесседор"
последнего выпуска, и у Фрэнка сердце заходится от умиления и счастья -
подумать только, и с этой изумительной машиной он сейчас обручит свою
сестру...
В своей коротенькой десятилетней жизни он никогда не испытывал такого
возвышенного восторга, и только временами, когда в минуты затяжного
безделья он представлял себе, что к отцовской станции сворачивает наконец
сверкающий никелем "флитвуд" или "де Вилль", он вдруг непрошенно
припоминал свой сон, и даже не весь сон, а именно ощущение
священнодействия, которое охватило его, когда он нес обручальное кольцо в
виде золотой автомобильной шины, и он предчувствовал, что будет протирать
ветровые стекла грядущего автомобильного чуда с не меньшим трепетом и
благоговением.
Но пока - не судьба! - через его руки не прошло даже порядочного
"крайслера", и он только завистливо и недоверчиво причмокивал, когда
кто-то упоминал о вожделенной машине. А сколько он их, наверное,
пропустил, теряя драгоценные часы в этой проклятущей школе, из которой его
сегодня в очередной рае и так некстати выставили! Слоняйся теперь по
задворкам и думать не смей заглянуть в лавочку, потому что кого-нибудь
обязательно понесет мимо на заправку, и - "палаша Кучирчук, мне что-то
показалось, что ваш малыш вместо уроков тоже решил подзаправиться...".
И тут он вспомнил о том, за забором.
- Эй, как там тебя, вылезай-ка побыстрее и дуй в лавочку, что не
автобусной остановке. У меня как раз двадцать центов, возьмешь "гумми" на
все. Четвертая доля твоя.
- Чего? - безмятежно спросили из-за стены.
- Не чего, а половина. Видишь со своем стороны куст жимолости? Ныряй
под него - там должна быть дырка.
- Мне нельзя. Не велят.
- Маменькин сынок! (За стеной обиженно засопели.) Да ты погоди, не
дуйся. Вот сбегаешь за резинкой, а потом мы заляжем в саду у сивого
Крозиера, часик поболтаем, а потом я сведу тебя к своему старику. Ты ведь
ни разу не был у нас на станции? Нет? А еще думаешь, что разбираешься в