"Ольга Ларионова. Леопард с вершины Килиманджаро" - читать интересную книгу автора

Мы ошиблись, и в первую очередь виноват перед вами я, потому что
согласился с Патери Патом и... еще одним человеком.
- Не нужно, доктор Элиа, - я положил руку на его сухую ладонь. - Все
будет хорошо. Он грустно взглянул на меня:
- Может быть... Может быть, у вас и будет все хорошо. - Он поднялся. -
Вы здоровы, Рамон. И еще: послезавтра - Новый год. Вы помните?
- Да, да, конечно. - Не имел представления...
Он быстро, чуть наклонившись вперед, пошел к выходу. Он тоже все время
куда-то торопился. Это не бросалось в глаза, потому что сам он был
сухонький и легкий, как летучая мышь. Другое дело - Патери Пат. Его
быстрота всегда удивляла, даже неприятно поражала, и даже смешила меня,
как смешила бы человека легкость движений гиппопотама, попавшего на
планетку с силой тяжести в десять раз меньше.
Проснувшись на следующий день, я совершенно неожиданно обнаружил, что
за окном повсюду лежит снег, хотя я знал, что в Егерхауэне потолок
субтропического климата устанавливался на высоту до десяти метров. Но
очертания гор, которые здесь были гораздо ближе, показались мне знакомыми.
До них было километра полтора-два; узкая тропинка выскальзывала из-за
моего дома и, уходя в темно-голубые ели, терялась там. Я закинул руки за
голову и потянулся. Ну, черта с два меня теперь здесь удержат. Я возьму
лыжи и уйду туда, в сизые елки, а не будет лыж - пойду так, и буду
барахтаться в сугробах, ломая ветви, хватая губами снег, пока не заломит в
висках от сухой и колкой его морозности. От таких мыслей в комнате запахло
хвоей и еще чем-то горьковатым. Даже слишком сильно запахло. Я наклонился
- у самой постели, на полу, лежала охапка жесткой, похожей на полосатую
осоку, травы, и огромные цветы селиора, нарванные наспех, почти без
листвы, стрельчатые жесткие звезды, не ярко-розовые, как в саду у
Элефантуса, а нежно-сиреневые, дикие. И еще несколько густых еловых лап с
толстыми иголочками-растопырками, со смоляной паутинкой на размочаленных,
неумело обломанных концах. И капли теплой воды на матово-белом, словно
утоптанный снег, полу.
А у двери, прислонившись к ней плечами и опустив руки, стояла Сана.



2

Я очень удивился, хотя ждал ее каждый день с того самого мгновенья, как
ступил на Землю. Я смотрел и смотрел на нее, и вдруг поймал себя на мысли,
что мы молчим чересчур долго, чтобы после этого сказать именно то, что
нужно. Конечно, мы должны были некоторое время просто смотреть друг на
друга, но это продолжалось уже намного дольше, чем требовалось нам, чтобы
увидеть друг в друге то главное, что важнее всего после долгой разлуки -
то, что позволяет мысленно или тихо-тихо произнести: "Это ты!" И вот время
полетело все быстрее и быстрее, и не было предела этому бешеному
ускорению, когда за минутами летят не минуты, а часы, дни, века, и всей
толщей своей они отделяли меня от того мига, когда я мог просто сказать:
"Сана..." И я стал думать, что могу, что должен сказать ей я - уже не
юноша, как в дни наших встреч, а пожилой, умудренный опытом и
одиночеством, проживший столько лет вне ее мира, столько сделавший и