"Эрик Ван Ластбадер. Вознесение к Термагантам (Сб. "Число зверя")" - читать интересную книгу автора

нет, но когда она попадает в глаза, то превращается в фурию.
- Мазерфакер! - повторил Таззмаи с полным отсутствием оригинальности.
Он нажал курок в тот момент, когда я левой рукой подбил ствол
пистолета. Грохот, казалось, пробил у меня в гопаке дырку, просверлив
мозг. Я ударил Таззмана каблуком по подъему, и он завопил как баньши. Но я
недооценил этого фитиля, как и вообще не правильно оценил всю ситуацию.
Он нажал на курок еще раз. Град пуль прошил смертельную строчку по
зеркалам. Майк попытался пригнуться, но попался на дороге, и его вбило в
три яруса бутылок за спиной, и кровь с выпивкой смешались в мерзостное
месиво.
- А, черт? - выдохнул я.
Автоматический пистолет повернулся в мою сторону, и я ударом ноги
перевернул стол и спрятался за ним, потом заорал, когда ускоренные пули
разодрали твердый дубовый стол как картон.
Шатаясь спьяну, я бросился в темноту за баром, но Таззман набрал
обороты и не отставал. Пистолет перестал плеваться как раз настолько,
чтобы он успел вставить новую обойму. Сколько же их у него? - подумал я на
бегу, Я пролетел" мимо дверей в туалет, зная, что там бежать некуда и
спрятаться негде. Пули стучали по старой штукатурке, когда я ударил в
заднюю дверь. Не открывается! Я выдернул засов, распахнул дверь под градом
щепок и щебня от ударов пуль, просвистевших мимо моей головы.
И бросился в вонючий переулок, куда Майк выбрасывал мусор и мясо для
гамбургеров, когда оно превращалось в лабораторную питательную среду.
И тишина...
Тишина?
Где же этот безбожный грохот автоматического пистолета Таззмана? -
спросите вы. Но он кончился, потому что я уже стоял ни в каком не в
вонючем переулке. Оглядываясь вокруг, я увидел.., скажем так: если бы
рядом со мной стоял крошечный песик, я бы наверняка выдавил из себя:
"Тотошка, мы больше не в Канзасе".
Наконец я повернулся в ту сторону, откуда пришел, но не увидел ни
грязной стены, ни задней двери "Геликона"; только воздух, пространство и
свет - яркий, радостный свет. Я стоял в комнате с высоким потолком, глядя
в высокое окно у странно знакомой конструкции с закругленным куполом, в
котором что-то было ближневосточное. Вниз от него расходился веером
большой город, уходя в сине-золотые сумерки. Но ведь всего секунду назад
было утро, а здесь точно не Манхэттен. Обилие труб и крыш мансард
немедленно навело на мысль о Европе.
Вокруг меня на выбеленных стенах висели картины. Большие холсты
импрессионистов, с богатым цветом, живые первобытным движением. Они
кружились вокруг меня, как водовороты в потоке.
- Вам они нравятся?
Голос был мелодичен и густ, как девонширские сливки.
Я повернулся и увидел женщину с удлиненным лицом, и
целеустремленность в этом лице делала красивыми черты, которые были в
лучшем случае правильны. У нее был строгий вид, отдаленно напомнивший мне
проклятую училку в адиронакской школе, куда я удрал в четырнадцать лет
(даже там было лучше, чем в невыносимом доме) и откуда тоже в свою очередь
удрал. Волосы цвета соли с перцем спадали по бокам прямыми прядями на
легкие плечи, и в руке у нее был пучок кистей, и я решил, что она