"Эрик Ластбадер. Отмели ночи (Воин заката - 2)" - читать интересную книгу автора

должен делать". Ему было грустно и больно. Саламандра важно наклонил
голову. Для Ронина этот человек был не просто наставником, мастером боя,
сенсеем и саардином. Он был для Ронина как отец... и все же Ронин никому не
позволит распоряжаться собой, не позволит навязывать ему свою волю. Быть
может, когда-нибудь он бы и выбрал себе господина, но это время прошло.
Навсегда. Сделавшись наконец свободным, теперь он не станет рабом
Фригольда, этого лабиринта интриг и политических дрязг. Теперь у Ронина
есть сила и мощь. И больше ему ничего не надо.
- Теперь ты стал меченосцем, - объявил Саламандра.
Ронину показалось или в голосе сенсея действительно прозвучала нотка
гордости? Нет, он, должно быть, ошибся. Саламандра вряд ли позволил бы себе
такое.
- Отныне ты - мой вассал. Ты выполняешь мои приказы, придерживаешься
моих порядков и установлении, подчиняешься моей воле. Пока я жив, никто
другой не имеет права распоряжаться твоей рукой. За это ты будешь
пользоваться моей защитой, могуществом моего ранга саардина и положения
сенсея Фригольда. Я готов оказать тебе эту честь. Сейчас я вручаю тебе
ленты Саламандры, саардина, сенсея Фригольда, и назначаю тебя моим
чондрином, дабы ты твердой рукою и мудрым советом помогал моим меченосцам и
командовал ими, дабы ты защищал своего господина и подчинялся ему.
Меченосец, державший ленты, шагнул вперед.
- Принимаешь ли ты ленты чондрина, дабы тем самым вручить мне себя и
свою руку?
- Саламандра, - хрипло произнес Ронин. - Я не могу.

- Не много осталось, - прокричал Боррос сквозь завывания ветра.
Ронин глянул вниз. Снег и туман немного рассеялись, и Ронин сумел
разглядеть, что в нескольких сотнях метров под ними отвесная стена утеса
переходит в расширяющийся склон, по которому, похоже, можно будет просто
пройти остаток пути до ледяного моря. Теперь все пространство вокруг
заливал тускло-серебристый свет луны, тоскливо зависшей среди дрожащих
облаков огромным рябым пятном. Ронин взглянул на бледный лунный овал, потом
опять опустил глаза на ледяное море, раскинувшееся далеко внизу. Они
продолжали спуск, несмотря на усталость.

В конце концов в памяти у Ронина осталось только одно лицо. Всего на
мгновение - столь мимолетное, что, пожалуй, лишь Ронин был в состоянии его
уловить, - непроницаемое выражение лица этого развращенного и пресыщенного
мастера боя, который за столько лет приобрел лоск и шарм истинно светского
человека, казалось, дало трещину. И подобно тому, как от весеннего ручья
исходят радужные отсветы, так и по его лицу прошла стремительная гамма
эмоций. Все это случилось так быстро, что Ронин даже не был уверен, не
померещилось ли ему. Действительно ли он увидел печаль, шок, гнев и боль,
смешавшиеся воедино? Наверное, было и что-то еще, но тогда Ронин всецело
был поглощен мыслями о том, что должен делать, и не сумел этого разглядеть.
- Не можешь! - взревел Саламандра. - Не можешь? Что ты такое несешь?
Не можешь?! Нет, ты сделаешь это! Ты должен! Иначе и быть не может!
Не отрывая от Ронина пронзительного, яростного взгляда, он протянул
руку, схватил ленты чондрина и помахал ими перед носом у Ронина.
- Ты насмехаешься над этим знаком доверия?! Ты насмехаешься надо