"Владимир Латушов. Ночной гость Кибальчича" - читать интересную книгу автора

Но я не писал. Я думал над ним. Это должно было быть философское обоснование
необходимости полетов за атмосферу. Я еще вынашивал в тот день идею
скафандра типа водолазного... Но так и не додумался до ее переноса на бумагу
- Желябов говорил на процессе, и мне было не до космоса".
"Что ему говорить, что рассказывать? - время на исходе. У нас час,
мощностей не хватит на большее. Теперь главное, зачем лично я согласился на
этот временной переход: увезти его к нам. Его же убьют завтра! Если он
согласится, то остатка мощностей хватит на нас обоих".
"Интересно, на других планетах тоже борьба? Или они давным-давно прошли
стадии свержения самодержавия, установления демократической республики и у
них прекрасная жизнь? По всей вероятности, так. Земля - сравнительно молодая
планета. Посмотреть на тех, кто еще борется. Неужели и они ошибаются: кидают
бомбы, организуют заговоры, вместо того чтобы... Вместо чего? Ты слишком
мало занимался теорией, ты весь провонял динамитом, ты просто нутром чуял,
что путь неправилен. Но не было другого пути! Или смириться с существующим,
или бороться. Как подсказывало время".
"Избыток информации, обрушившийся на него, поможет встретить завтрашний
день спокойно. А другие? Другие тоже спокойны. Так говорит История. Эх,
Федотов, что же ты не поехал в этот год сам и сам не уговоришь его?!
Попробую еще раз".
"Мощности у тебя мало. Пусть побольше израсходуется, чтобы уже не было
соблазна. Да и что такое соблазн? Отсрочка. Нет. Никаких отсрочек. Никаких
побегов. И мысли эти выбрось. Что ты там будешь делать? Ты будешь музейным
экспонатом".
"А ведь он был бы нам нужен в будущем. Своей непримиримостью, своим ясным
умом. Он бы перескочил через эпоху, и я даже боюсь представить, кем бы он
мог стать".
"Каждый человек - сын своего времени. Мое время - мое. Простите. Я не
боюсь будущего. Я смог бы в нем, если бы рядом не было товарищей, а завтра,
нет, сегодня не было бы третье апреля".

3

Грохот барабанов бился в ушах, заполнял всю голову. Михайлов пытался
что-то кричать. Бесполезно. Никто ничего не услышит.
Их везли не быстро, но и не медленно, чтобы они не успевали хорошо
запомнить лица, лица вольных людей, смотрящих, как их ведут на казнь.
Точнее, пока еще везут, но это все равно.
Орали какие-то команды.
Интересно, сколько народу на улицах? Не шпиков и лавочников, не "золотой
молодежи" и купцов, а простого народа?
Николай Иванович вздрогнул: он вспомнил свой отказ...
- Николай Иванович, вы нужны будущему! - говорил ночной гость.
- Что ж, значит, будущее начинается здесь, - шутил Кибальчич и обводил
рукой камеру.
- Но вы представляете, что вас ждет через несколько часов?
Он кивнул. Потом пожал руку этому человеку. Этому необычному и хорошему
человеку. Тот его понимал и не мог смириться.
Да и Кибальчич бы на его месте не смирился. Но они были каждый на своем
месте, и оба это понимали.