"Леонид Латынин. Гример и муза ("Русская правда", трилогия, #3) " - читать интересную книгу автора

Страх и так называемая справедливость в чем-то поглавнее Таможенника... Но
что такое правда и неправда у Таможенника, Гример хорошо знает. Ему надо
сделать дело, все равно как. А остальное все можно назвать любыми именами,
которые удобны или приятны партнеру по торговле. Все равно суть не в этих
словах, а в деле. Конечно, для самого человека приятнее пытать жертву,
думая, что занимается он исключительно спасением души пытаемого, чем делать
это за деньги. Но, с другой стороны, какое дело жертве до мотивов палача,
огонь палит тело, когда ток... Да, в результате разговора (и все-таки ясно
это не выговорено) оказывается, что гарантий Гример никаких не получит и в
случае неудачи будет за все отвечать один. Наконец наступила ясность -
Гримеру стало легче. Этот вариант его устраивал. Если он отвечает один, это
действительно шанс, потому что тогда Таможенник ни разу не придет и не будет
соваться в работу, а это означает, что и без того в короткие сроки операции
одним неудобством, и может, главным, будет меньше. Следовательно, возможна
удача. А если невозможна? А возможно жить еще столько, сколько он прожил,
или большой срок так, как он жил, ибо потолок его им достигнут? Бессмысленно
буксовать внутри себя, как танк в трясине, погружаясь в болото еще десятка
два лет. Бррр... И только в этом весь смысл жизни и все ее перспективы?.. Но
Гример не дурак, согласие он выражает в форме туманной и расплывчатой.
Таможенник еще больше не дурак, напоминает ему, что этого разговора не было
между ними. Ну, вот и все. Очень просто - пружина повернула барабан, у того
на оси - зубчатое колесо, зуб в зуб - шестеренка поменьше - крепко
вцепилась, не оторвать, и, пожалуй, не разберешь, кто кого движет. Да и
времени, чтобы разобраться, нет. Зуб за зуб и Сотых сейчас зацепят. Чтобы не
сталкиваться с ними, Таможенник выходит в противоположную входной дверь. Еще
движение до маятника не дошло, еще недвижимы стрелки, даже зоркости крайней
не видимо новое время, а внутри вздрогнуло колесо, насаженное на одну ось с
судьбой Города, - вздрогнула застоявшаяся история - пое-ехали... И все-таки,
черт возьми, Гример взволнован. Не просто разговор - начало новой жизни.
Руки даже дрожат. Пальцы. Приятная вещь это дрожание. Он давно уже научился
использовать и согласовывать волнение и движение пальцев и рисунок операции.
Одно удовольствие избирать ту часть рисунка, правки лица, ритм, которые
совпадают с твоим собственным волнением. Это все равно что к зажатому и
крутящемуся куску дерева подносить резец и снимать ровную и красивую
стружку: дерево получается гладким и совершенным - более гладким и
совершенным, чем когда режешь дерево, неподвижно лежащее, зажатое в тиски; а
если и тисков нет - в руке, какой ни глаз, какая ни рука, поверхности, как
вычерченной при вращении, не получится, а уж скорость - об этом и говорить
нечего. Давно Гример работает быстрее, чем его коллеги, потому что для
Гримера волнение не помеха, а напротив. Но сейчас некогда об этом думать.
Сотая уже спустила рубаху до колен. Гример просит поднять до пояса - больше
не надо. А у Сотой после посещения Таможенника все в голове перевернулось;
может, теперь и рубаху до колен надо спускать. Гример надевает фартук. Сотый
сидит за дверью, тело его дрожит. И он весь в нетерпении продолжения
операции. Но если бы его спросили, чего он дрожит, чему радуется, то, хоть
убей, вряд ли бы он ответил точно, но приблизительно свои ощущения от визита
Таможенника и своих догадок он бы сформулировал так: грядут удачи,
повышения... и немалые... Вот почему он дрожит и волнуется. Так бык на бойне
чует кровь и уже дрожит от возбуждения. А Гример в это время уже навалился
грудью в фартуке на влажную от напряжения грудь Сотой и поднес дрожащую руку