"Леонид Латынин. Гример и муза ("Русская правда", трилогия, #3) " - читать интересную книгу автора

к ее веку, третий квадрат... как машинка, строчащая споро и быстро, он
надрезал кожу и вывернул ее наружу. Сотая зашевелилась под ним. Он еще
сильнее навалился на нее и притиснул к столу. Той было больно и от тяжести,
и от ножа, но она успокоилась. Надежда делает нас более терпимыми к боли и
тяжести. Она даже почувствовала его сильное тело, и дикая и невозможная
мысль мелькнула у нее: а что, если... но у Гримера было имя, и это было
исключено, но закон законом, а ощущению не прикажешь. И она шевельнулась под
ним, и опять боль отступила. Телу стало истомно. - Если ты, тварь, будешь
мне мешать... Это отрезвило и испугало ее. Гример сильнее утопил скальпель,
из-под него брызнула кровь, и ее дернуло, как на электрическом стуле, истома
вышла стоном, Гример взял сразу два квадрата, и эта тройная боль... Стон
перешел в крик... Это уже удобнее, когда пациент только в боли, он не мешает
тебе хотя бы тем, что не думает и не ощущает тебя, а Гримеру нужно было
сегодня только немешающее тело... И еще глубже и шире скальпель Гримера
впился в плоть... Здесь начинаются чисто профессиональные вещи, а они
никогда никому не были интересны, в них, кроме боли, привычки, ярости
Гримера, самовнушенной уверенности, что он успеет, ничего больше нет. Да и
стоит ли стоять над этими двумя союзниками, имя первой - сопротивление боли,
а второго - причинение боли, они оба получат многое, конечно, в случае
удачи... Вернемся лучше на улицу и последим за той, у которой эта удача
ничего не изменит в жизни. Она будет так же кормить Гримера и ждать его,
плача от любви и жалости к нему и его бессмысленным идеям.
XV Муза идет на работу. Смотри не смотри сверху, ты не разглядишь ее в
дожде и тумане. Зато тебя Муза может увидеть, если мысли выдают тебя с
головой. Вслед за Гримером вверх движется она, ее работа чуть ниже места,
где появлялся deux ex machina, и слезы текут у нее по лицу, потому что
сейчас, чувствует она, Гример уже работает и уже не остановить движения, уже
крутятся колеса вагона, стронутого с места Таможенником, а истинней - его
ссорой, и эти колеса повисли над двумя стальными стрелами и скоро коснутся
их, и покатится он, нагоняя в пути состав, который движется под уклон,
потому что время вечно движется под уклон. Как уже ина' погода, дождь
плотнее, жестче, как будто тонкие пальцы впиваются в плащ, не прокалывая
его, но вдавливаясь в тело, равнодушно и сильно, - так Таможенник осматривал
Сотую. Дождь быстро смывает слезы, и опять глаза видят ясно, и туманный мир
в дожде сыр и прекрасен. Муза входит в дверь и ловит себя на том, что опять
забыла, что ей сегодня надо сделать, и так бывает часто в последнее время.
Она почти не помнит о работе. А когда-то ей было трудно представить даже,
что она может забыть очередное задание. Она спешила к этим дверям,
торопилась нажать кнопки лифта, веселела при мысли, что сядет за свой стол.
Утопит клавиш видеозаписи и... - Что у вас сегодня? - Директор спросил ее
чуть раздраженно. Она посмотрела на себя, на часы. Нет, все в порядке, -
значит, это он сам по себе. Смешно. Вечером она могла сказать два слова
Гримеру о Директоре, и тому завтра сменили бы имя на номер, а то и вовсе
дело могло дойти до Ухода. Муза никогда не пользовалась своим именем,
другие - часто и еще радовались своей власти, как будто сами так же не были
зависимы от Таможенника, и никогда не могли понять "за что", когда приходил
их черед. Муза, не торопясь, посмотрела на пульт. Последняя передача
"Бессмертных". - Будете смотреть одна и поставите свой знак. Ага, вот и
причина: боится. А чего боится? Это же не первая передача. Что-то изменилось
в Городе? Ну он-то откуда это знает? Никакой информации ни у кого нет.