"Леонид Латынин. Гример и муза ("Русская правда", трилогия, #3) " - читать интересную книгу автора

сначала, потом затихая, давали себя в руки. Хотел бы я посмотреть на того,
кто может определить породу птицы, которая летает в темноте, а непокой - это
и есть темнота, в которой шелестят крылья и живут крики. Хранительница Музея
Двести девяносто два - таковы были должность и номер нашей Музы, когда она
встретилась с Гримером на одной из Операций Подобия. Тогда она была моложе,
он тоже. И едва Гример, по привычке навалившись всей грудью на ее лежащее на
столе открытое тело, попытался скальпелем прикоснуться к первому верхнему
квадрату лица, что он делал до этого тысячи раз, как почувствовал такое, что
весь кабинет сначала покачнулся, потом перевернулся, потом - потом стал то
увеличиваться, то уменьшаться, как будто превратился в маятник... И когда
Гример через полчаса пришел в себя, единственной его радостью было то, что
Муза осталась жива и нуждается не просто в Операции Подобия, а в операции
восстановления. Это, в общем-то, было несложно. В том случае, если Гример
брал ее в пару, полагалась все равно другая операция, в результате которой
она получала имя, или, может быть, сначала она получала имя, а потом
следовала Операция Подобия, но вне зависимости от последовательности
происходящего через неделю-другую Муза, впрочем, как и любой другой, кому
повезло (а случаи подобные в истории города были так же редкостны, как
колодцы в пустыне), Муза из служителя Музея превратилась в Музу, с лицом,
соответствующим подобию Образца. Вообще, надо сказать, что было в городе
первично - номер или соответствующее лицо, - так же неразрешимо, как
неразрешим приоритет курицы или яйца в истории человечества. Посему в
Городе, исполненном порядка и справедливости, стихия оставалась главной
мерой в оценке судьбы горожанина. Что-то происходило такое, в результате
чего все же время от времени менялись номера у людей, следовательно, или
наоборот, менялись лица. И Гример, от кого вроде зависела судьба жителя,
должен был делать только операцию, соответствующую его классу, не больше и
не меньше. Черт ногу сломит, а не разберется в этой тайной штуке. В общем,
неважно - имя ли сначала или лицо, но какая-то Двести девяносто вторая стала
Музой. Повезло человеку, сказал бы любой обыкновенный человек. "Судьба", -
один раз на эту тему обмолвился Гример, и все. А не то чтобы оба молчали;
сколько жили - столько и говорили, а уж ждали друг друга! ..
V Но сегодня, как известно, день особый. На радость Муза чутка, как
собака на запах. И на горе тоже, на любое отклонение от будней чутка Муза.
Сразу и виду не покажет, вроде и не спросит ни о чем, и не заговорит о том,
что с Гримером происходит, а в болтовне и чуши, одной интонацией закружит
его, заворожит, глядишь, через час все ей, Музе, известно. Как это
происходит, Гример до сих пор не знал. Заметил только одно: когда праздник
выходит за пределы будней праздника, здесь опять Муза, увы, бессильна.
Конечно, догадывается, что произошло, и полувызнает в разговоре, но чтобы
понять до дна?.. Тут уж Гримера пушкой не прошибешь... Сегодня тоже праздник
праздника, день для Музы не из легких. Но поскольку Гример однажды,
положившись на себя в этом двойном празднике, еле уцелел, он и сам перестал
быть таким уж сдержанным. И почти прямо с порога, едва Муза сняла с него
плащ, сунула в сушилку и, прижимаясь к его спине своим лицом, обняв его
сзади обеими руками, повела в столовую, Гример сообщил Музе о визите
Таможенника, и предложении, и о решении, которое надо сообщить завтра. Но
первый вопрос, который задала Муза, был для Гримера неожиданным, -
просчитывая все варианты - с одной стороны, в плоскости нравственности, с
другой стороны, в плоскости исполнения воли судьбы, которая принадлежит