"Томас Эдвард Лоуренс. Семь столпов мудрости [H]" - читать интересную книгу автора

Нескончаемая битва притупила в нас заботу о своей и о чужой
жизни. Мы равнодушно терпели петлю на своей шее, а цена,
назначенная за наши головы, красноречиво говорила об
ожидавших нас страшных пытках, если нас схватят враги, но
не производила на нас большого впечатления. Каждый день
уносил кого-нибудь, а оставшиеся в живых понимали, что они
не больше, чем мыслящие куклы в театре Господа Бога.
Действительно, наш Надсмотрщик был жесток, безжалостен,
пока израненные ноги могли хоть как-то нести нас вперед.
Слабые завидовали тем, чья усталость приговаривала их к
смерти, ибо успех виделся таким далеким, а поражение таким
близким и неизбежным, таким надежным избавлением от тягот.
Мы постоянно жили то в напряжении, то в упадке; то на
гребне волны чувств, то накрываемые их пучиной. Нам была
горька эта наша беспомощность, оставлявшая силы жить только
для того, чтобы видеть горизонт. Нам, равнодушным ко злу,
которое мы навлекали на других или испытывали на себе,
казалось зыбким даже ощущение физического бытия; да и само
бытие стало эфемерным. Вспышки бессмысленной жестокости,
извращения, вожделение -- все было настолько
поверхностным, что совершенно нас не волновало: законы
нравственности, казалось бы, призванные ограждать человека
от этих напастей, обернулись невнятными сентенциями. Мы
усвоили, что боль может быть нестерпимо остра, печали
слишком глубоки, а экстаз слишком возвышен для наших
бренных тел, чтобы всерьез обо всем этом думать.

Когда чувства поднимались до этой отметки, ум погружался в
ступор, а память затуманивалась в ожидании того, когда
рутина наконец преодолеет эти неоправданные отклонения.

Эта экзальтация мысли, оставляя дух плыть по течению и
потворствуя каким-то странностям, лишала старого пациента
власти над своим телом, была слишком груба, чтобы
отзываться на самые возвышенные страдания и радости.
Поэтому мы отказывались от своего мыслящего подобия, как от
старого хлама: мы оставляли его где-то ниже нас --
предоставленное самому себе, лишенное помощи, беззащитное
перед влияниями, от которых в иное время замерли бы наши
инстинкты. Мы были молоды и здоровы: горячая кровь
неуправляемо заявляла о своих правах, терзая низ живота
какой-то странной ломотой. Лишения и опасности распаляли
этот жар, а невообразимо мучительный климат пустыни лишь
подливал масла в огонь. Нигде вокруг не было места, где
можно было бы уединиться, как не было и плотных одежд,
которые прикрывали бы наше естество. Мужчина открыто жил с
мужчиной во всех смыслах этого слова.

Араб по природе своей целомудрен, а давний обычай