"Андрей Лазарчук. Иное небо" - читать интересную книгу автора

корпуса. На что фон Босков резонно замечал: если треть африканских
концессий принадлежит русским промышленникам, если из белых фермеров
каждый четвертый русский, то почему бы русским юношам не поучаствовать в
защите их интересов? Почему опять, в который уже раз, вся тяжесть
периферийных войн должна лечь на немецкий народ? Комментатор газеты, некий
Козлов, окольными, полуразмытыми фразами пытался объяснить и фон Боскову,
и читателям, что это все верно, но при нынешних непростых обстоятельствах
не лучше ли пренебречь формальной справедливостью, чтобы не утратить нечто
большее? Пол-полосы занимала стилизованная карта мира: полосатый Союз
Наций, красный Рейх, желтая Япония, зеленая Сибирь. Белыми оставались
Британия, Африка и европейская Россия. На них красовались жирные
вопросительные знаки. Над картой было: "После Москвы..." Имелось в виду
Совещание.
Н-да... посидеть бы и подумать над этой картой. Чертова война в
Африке - как бритва у горла этого старого мира, такого, казалось, прочного
и надежного... три равновеликие империи и Сибирь между ними - Сибирь,
делающая бизнес в том числе и на своем геополитическом положении - в
центре мира... и вот теперь одно лишнее движение, и покатятся головы.
Впрочем, наверное, война - только симптом, а на самом деле все сложнее,
ведь, скажем, еще пять лет назад нынешняя ситуация - вся - была просто
немыслима, а отправка территориального корпуса туда, куда требовали
интересы всего Рейха, воспринималась бы как дело чести. Вспомнить Бирму,
вспомнить Месопотамию... Нет, что-то происходит с людьми, и поэтому
веселые послушные негры начинают резать белых, а британцам приходит в
голову, что американцы их не столько защищают, сколько оккупируют, потому
что страны, завоеванные когда-то Германией, живут лучше и свободнее, чем
отстоявшая независимость Британия, а русских вдруг потянуло на
воссоединение разделенной когда-то России, хотя вряд ли кто объяснит,
какой в этом практический смысл, и уж подавно никто не скажет, как это
можно сделать без массированного кровопролития. И еще я подумал, что в
поведении больших масс людей - народов, наций - проступает что-то общее с
поведением человека, лишенного чувства боли. Никогда не знавшего, что
такое боль. И потому способного на самые замечательные эксперименты над
своим телом... Додумать я не успел: Командор, как гонщик, на вираже обошел
фургон и погнал по бульвару. Я оглянулся и успел заметить: за колонной
демонстрантов шла шеренга солдат в белой тропической форме.
- Дальше куда? - откинув голову и как бы принюхиваясь, спросил
Командор.
- До станции подземки.
- И?..
- Спустишься вниз, сядешь в поезд, доедешь до Кузнецкого, там
пересядешь - и до конечной. Дальше - автобус сто двадцать девятый.
- То есть ты меня выгоняешь?
- Проследишь, чтобы живцов взяли гладко. И второе: надо найти два
"мерседеса", за ночь перекрасить под полицейские, оборудовать
соответственно. И поставить... - я задумался.
- Можно оставить в том же боксе.
- Он что, такой большой?
- Семь на одиннадцать.
- Нормально. Хорошо, пусть там и стоят.