"Иван Лазутин. Сержант милиции (Повесть)" - читать интересную книгу автора

"хозяина". Викторию Леопольдовну он терпел только потому, что глубоко
уважал кроткого и доброго Андрея Александровича.
Когда Виктория Леопольдовна вошла в дежурную комнату милиции, ее сын, уже
забыв пережитый стыд, о чем-то беседовал с сержантом.
- Что случилось? Сколько вам нужно штрафу? - с гонором обратилась она к
лейтенанту и достала из сумки сторублевую бумажку.
- Мама, не волнуйся, - сказал ей Виктор и совсем тихо, чтоб никто, кроме
нее, не слышал, добавил: - Это тебе не с папой.
- Хватит? - бросила Виктория Леопольдовна сторублевку перед лейтенантом,
но тот спокойно вложил деньги в студенческий билет Ленчика и, не глядя на
Викторию Леопольдовну, так же спокойно возвратил ему документ.
- Так вот, товарищ будущий юрист, если образованные люди начнут так
некультурно вести себя, то что же останется делать неучам? Но коль уж вы
поняли свою ошибку - на первый раз прощается. Можете быть свободны.
Выходя, Ленчик раскланялся, а мать негодующе хлопнула дверью, не
распрощавшись.
- Крючкотворы!..
Виктория Леопольдовна хотела было спросить сына, за что его задержали, но
он не дал ей и рта раскрыть.
- Я тороплюсь. Обо всем расскажу вечером.
И исчез в толпе.

6

Подозрительно осмотрев соседей по купе, старик уралец поплотней уселся на
нижней полке рядом со своим чемоданом, который поставил на попа к стенке,
и отвернулся к окну.
Набирая скорость, поезд покидал Москву.
Многолюдный перрон, привокзальные постройки, тоннели, мосты - все
оставалось позади. А через полчаса, когда за окном уже ничего, кроме
игрушечных дач, не попадалось на глаза, начался обычный вагонный разговор:
куда, откуда, каковы виды на урожай, какие цены на фрукты...
Рядом с уральцем сидела полная, лет сорока, женщина. Зажав зубами шпильки,
она поправляла сползающий с головы новый шелковый с красными маками
полушалок и, прихорашиваясь перед зеркалом, говорила о том, какой только
нет в Москве мануфактуры...
- Это ужась, ужась!.. И бязь, и сатин, и майя... А ситец - какой хошь. Про
шелк и говорить нечего, все как есть завалено, как радуга, переливается,
да только не по нашему карману, зуб не берет.
- Брось, тетка, прибедняться, - донесся откуда-то сверху мужской голос. -
Погляди, платок-то на тебе какой, жар-птицей горит, а все плачете. Ситец,
ситец... Знаем мы вас. Небось тысчонку с одного только базара выручила да
из деревни, поди, приехала не с пустым карманом.
Говоривший, стоя на четвереньках на самой верхней полке, мастерил себе
местечко на ночь. Хотя третья полка даже в общих вагонах предназначена для
вещей, парень, видать, не растерялся и захватил ее целиком.
- А то как же, тыщу, держи карман шире! Это небось вы тыщами гребете, а мы
весь прошлый год работали за палочку.
- Эх, маманя, маманя, несознательный вы человек, радио не слушаете, газет
не читаете, а стало быть, перспективы не видите, - вздохнул парень, слезая