"Иван Лазутин. Сержант милиции (Повесть)" - читать интересную книгу автора

комнате было душно и требовалось проветрить помещение, лейтенант опять
заставлял это делать Захарова. Отношения между сержантом и лейтенантом
видели и понимали все, кроме полковника Колунова.
Слушая выступления Захарова на собраниях, Колунов потирал свою лысую
голову и улыбался: "Так его, так его!.. Кто скажет, что у нас нет критики
и самокритики?" - можно было прочесть на лице начальника.
Выступая последним, начальник всегда ставил в пример лейтенанта
Гусеницина: у него больше всех задержанных, во время дежурства Гусеницина
всегда порядок, книжка штрафных квитанций тает всех быстрее у Гусеницина.
За последний год стычки между Захаровым и Гусенициним участились.
Полковник Колунов это видел и, добродушно хихикая, отчего его толстые
розовые щеки тряслись, приговаривал:
- Вот петухи! Ну и петухи, один службист, другой гуманист. Хоть бы ты их
помирил, Иван Никанорович, - обращался он к Григорьеву, - ведь ребята-то
оба хорошие, черт подери, а вот не поладят.
Григорьев кивал головой и отвечал, что примирить их нельзя, да и вряд ли
это нужно.
После стычек на собраниях полковник по очереди вызывал к себе Гусеницина и
Захарова.
Лейтенанту он добрых полчаса читал мораль о том, что к людям нужно
относиться чутко, внимательно, что прежде, чем человека задержать или
оштрафовать, следует хорошенько разобраться. Вытянувшись, Гусеницин
отвечал неизменным: "Есть", "Учту в дальнейшем", "Больше не повторится"...
На прощанье, однако, Колунов всегда кончал строгим напутствием о том, что
высшим и единственным критерием правопорядка являются советские законы,
постановления и инструкции. "Наша первейшая обязанность - не допускать
нарушений этих постановлений и инструкций, регламентирующих поведение
граждан в общественных местах", - была его излюбленная фраза.
Полковник любил говорить сам и не любил слушать других. Увлекаясь, он
порой забывал цель приема сотрудника и превращал деловой разговор в
лекцию, где подчиненный был покорной и безропотной аудиторией.
Разговаривая с Захаровым, Колунов приветствовал сержанта за то, что тот
внимателен и чуток к людям, но здесь же упрекал за "мягкотелость".
"Жалости в нашем деле не должно быть, мы должны воспитывать, а не жалеть.
А если нужно - жестоко наказывать! Карательная политика нашего государства
по отношению к правонарушителям имеет и другую сторону - воспитательную.
Воспитание через наказание!.."
С тоской и молча выслушивал сержант эти правильные заученные слова.
Остроносый и узкоплечий, лейтенант Гусеницин принадлежал к типу людей,
которых называют въедливыми. Старушки цветочницы боялись его, как огня. Он
умел подойти к бабке неожиданно, врасплох, когда та получала деньги за
только что проданный букет в "неположенном месте". Штрафуя, лейтенант гнал
старую от вокзала и предупреждал, чтоб больше и ноги ее здесь не было.
Одна старушка из Клязьмы, которая еще не выхлопотала пенсию по старости и
жила главным образом на то, что выручала за цветы из собственного сада,
прозвала его "супостатом".
- Вот он, супостат, идет! - крестилась бабка, завидев издали лейтенанта, и
прятала цветы в корзину.
Старушек, которые отказывались платить штраф на месте, Гусеницин приводил
в дежурную комнату милиции и мариновал до тех пор, пока, наконец, они,