"Александр Герасьевич Лебеденко. Восстание на 'Св.Анне' " - читать интересную книгу автора

их поднимающиеся из воды голые угрюмые камни без признаков жизни.
- Что-то маяка не видно, - ворчит рулевой.
Я знаю его характер. Иногда он любит поболтать, но иногда будто играет
в молчанку, - слова не выдавишь. Сейчас, по-видимому, на него нашел
разговорный стих.
- К трем будет, - уверенно заметил я.
- Значит, завтра к ночи Мурман?
- Ветер противный задерживает. Идем меньше восьми узлов.
- Николай Львович! - неожиданно вскидывается Егорыч. При этом руки его
перестают крутить штурвал, и в глазах, синих, водянистых, я вижу
нескрываемое любопытство. Я чувствую, что сейчас услышу вопрос, который
давно на уме у старика. Он сдерживался, но сейчас его прорвало.
- Что, друже? - спрашиваю его одобряюще. Мы много плавали вместе с ним
и на "Анне" и на "Кондоре", и хотя я - штурман, а он - матрос, мы чувствуем
себя товарищами по морю, по бурям, по соленой и крепкой моряцкой жизни.
- Кому мы, собственно, везем? Собственно, это? - Голос его снижается до
шепота. - Эту музыку? - Он показывает пальцем вниз, на люк, ведущий в трюм.
- Кому? Командованию Северным фронтом.
- Это я слышал, а кому, собственно: англичанам али чайковцам?
- Чайковцам. Англичан уже нет. А впрочем, это нас не касается. Сдадим в
порт, а там распределят...
- Распределя-я-ят. Это точно, что распределят... По винтовкам да по
"максимкам".
- Ну, это ты потише, Егорыч. Молчи, знай помалкивай. За эти речи по
головке не гладят.
- Ну, тут море. Море и услышит, да не расскажет.
- Ну, не скажи. Придем в порт, там законы сухопутные.
- Николай Львович! я вам правду скажу. Болтают, что уже порта нету...
Большаки слопали. А?
- Ну, чепуха. В газетах было, что фронт держится; да и кто это болтает
в море?
- Болта-ют... Ой, батюшки, мелькает! Инге, Николай Львович! - И он,
взглянув на компас, завертел еще усерднее штурвал.
В темноте ночи загорелся яркой белой точкой маяк. Долгая вспышка,
короткая, еще короткая, промежуток и опять долгая. Значит, Инге.
Когда маяк прошел на траверзе судна, я пошел к карте, отметил наше
местоположение и снова вернулся на мостик, а из головы все не выходили слова
старика. Неужели пали Мурманск и Архангельск?! Неужели победили большевики?!
Пробили склянки - я приготовился сдавать вахту. Заспанный и злой старший
помощник вскоре показался на мостике.
Держась за перила мокрого трапа под ударами ветра, я сошел вниз и, по
обычаю, пошел в каюту не сразу. Сначала я прошел мимо дышащего жаром входа в
машинное отделение, по коридору мимо офицерских кают, и дальше на бак к
самому носу.
Я поседел на морях, видал виды, терпел крушения, но навсегда осталась у
меня в памяти первая радость, которую я испытал на море. Еще мальчиком,
переезжая из Одессы в Херсон, забрался я на нос парохода и, покачиваясь,
распевал какую-то песню, а море, широкое синее море, качало меня, как на
гигантских качелях. Всюду на корабле чувствуешь медленность движения - все
громоздкое тело парохода, гонимое поворотами винта, упорно и тупо