"Ю.В.Лебедев. Литература. Учебное пособие для учащихся 10 класса средней школы в двух частях" - читать интересную книгу автора

понятное дело, чтоб и одет был по-журнальному..." Вот ключница Фоминична со
своим взглядом на достоинства женихов: "Да что их разбирать-то! Ну,
известное дело, чтоб были люди свежие, не плешивые, чтоб не пахло ничем, а
там какого ни возьми, все человек". Вот пошлый самодур-отец, назначающий
дочери своего жениха, Лазаря: "Важное дело! Не плясать же мне по ее дудочке
на старости лет. За кого велю, за того и пойдет. Мое детище: хочу с кашей
ем, хочу масло пахтаю..." "Даром что ли я ее кормил!"
Вообще на первых порах ни один из героев комедии Островского не
вызывает никакого сочувствия. Кажется, что, подобно "Ревизору" Гоголя,
единственным положительным героем "Своих людей..." является смех. Однако по
мере движения комедии к развязке в ней появляются новые, негоголевские
интонации. Решаясь на мошенническую махинацию, Большов искренне верит, что
со стороны Лазаря Подхалюзина и дочери Липочки не может быть никакого
подвоха, что "свои люди сочтутся". Тут-то жизнь и готовит ему злой урок.
В пьесе Островского сталкиваются два купеческих поколения: "отцы" в
лице Большова и "дети" в лице Липочки и Лазаря. Различие между ними
сказывается даже в "говорящих" именах и фамилиях. Большов - от крестьянского
"большак", глава семьи, и это очень знаменательно. Большов - купец первого
поколения, мужик в недалеком прошлом. Сваха Устинья Наумовна так говорит о
семействе Большовых: "А они-то разве благородные? То-то и беда, яхонтовый!
Нынче заведение такое пошло, что всякая тебе лапотница в дворянство норовит.
Вот хоть бы и Алимпияда-то Самсоновна... происхождения-то небось хуже
нашего. Отец-то, Самсон Силыч, голицами торговал на Балчуге; добрые люди
Самсошкою звали, подзатыльниками кормили. Да и матушка-то Аграфена
Кондратьевна чуть-чуть не паневница - из Преображенского взята. А нажили
капитал да в купцы вылезли, так и дочка в прынцессы норовит. А все это
денежки".
Разбогатев, Большов порастратил народный нравственный "капитал",
доставшийся ему по наследству. Став купцом, он готов на любую подлость и
мошенничество по (*48) отношению к чужим людям. Он усвоил
торгашеско-купеческое "не обманешь - не продашь". Но кое-что из прежних
нравственных устоев в нем еще теплится. Большов еще верит в искренность
семейных отношений: свои люди сочтутся, друг друга не подведут.
Но то, что живо в купцах старшего поколения, совершенно не властно над
детьми. На смену самодурам большовым идут самодуры подхалюзины. Для них уже
ничто не свято, они с легким сердцем растопчут последнее прибежище
нравственности - крепость семейных уз. И Большов - мошенник, и Подхалюзин -
мошенник, но выходит у Островского, что мошенник мошеннику рознь. В Большове
еще есть наивная, простодушная вера в "своих людей", в Подхалюзине осталась
лишь изворотливость и гибкость прощелыги-дельца. Большов наивнее, но
крупнее. Подхалюзин умнее, но мельче, эгоистичнее.
Добролюбов о комедии "Свои люди - сочтемся!". Островский и Гоголь.
Добролюбов, посвятивший ранним произведениям Островского статью "Темное
царство", подошел к оценке "Своих людей..." с гоголевскими мерками и не
заметил в комедии прорыва в высокую драму. По Добролюбову, в комедии
Островского, как в "Ревизоре", есть лишь видимость сценического движения:
самодура Большова сменяет такой же самодур Подхалюзин, а на подходе и третий
самодур - Тишка, мальчик в доме Большова. Налицо призрачность совершающихся
перемен: "темное царство" пребывает незыблемым и непоколебимым. Добролюбов
не заметил, что в диалектике смены самодуров есть у Островского явные