"Морис Леблан. Литературный дебют" - читать интересную книгу автора

Парижа. А? Я подыхаю от усталости. Все эти фокусы с открытием памятника
свалили меня с ног. Я сплю. Кто из вас будет настолько любезен и задернет
штору?
Я поспешил избавить одного из моих учителей от этой несколько низменной
обязанности, а также в надежде, что заслуженное мною изъявление
благодарности завяжет желанный разговор. Никакой благодарности, однако, не
последовало. Мое движение прошло незамеченным. А Золя и Мопассан болтали о
чем попало: один жаловался на желудок, другой - на голову. Гонкур снова
забрюзжал. Наступило молчание. Через несколько минут один из полубогов
захрапел. Купе обратилось в дортуар.
Так разбились все мои надежды. Чудесное приключение, представлявшееся
мне в таком солнечном свете, оканчивалось в молчании и мраке. Не было не
известных никому анекдотов из жизни Флобера. Не было беседы со спутниками.
Как заинтересовать спящих людей? Как завязать дружбу с храпящими полубогами?
Как спросить совета у моего соседа? Как доверить ему две рукописи,
оттопыривавшие мне карманы?
Ведь вот в чем было дело! Почти невольно, неосознанным желанием, чтобы
прочли мои произведения и высказали мне свое мнение, которое не могло не
быть восторженным, я взял с собой "Лабораторию господина Омэ" и еще другую
повесть, которую я считал весьма значительной: "Дядя маленькой женщины в
трауре". Что было делать теперь, когда штора была спущена. Не мог же я,
совладав с ужасной робостью, сковывавшей меня перед лицом моих будущих
коллег, разбудить их и представиться со словами:
"Послушайте-ка, я не затем предпринял это путешествие, чтобы видеть вас
спящими. Черт возьми! Нам надо поговорить. У меня с собой есть случайно две
рукописи"...
Я не споткнулся, но натолкнулся на препятствия, худшие, чем нежелание,
презрение или безразличие.
Ужасный сон, прерываемый вздохами и сопением заложенного носа,
противопоставлялся моему стремлению к созданию товарищеских отношений.
Путешествие завершалось в темноте. Незадолго до прибытия в Париж,
спящие стали потягиваться. Кто-то заохал. Кто-то вздохнул. Вот и вокзал.
Прощайте, Золя! Прощайте, Мопассан! Прощайте, Гонкур! Наши судьбы следуют
разными дорогами. Моя - это топтание на кардовой фабрике под мурлыканье
маленьких изводящих механизмов. Прощайте!..
О, мрачное возвращение в ночи. Постоянные остановки пассажирского
поезда. Печальное прибытие утром. Меланхолическое возвращение тайком в отчий
дом.
Во мне живо одно воспоминание: появление отца в то время, как я
осторожно подымаюсь по лестнице и делаю все возможное, чтобы ступеньки не
скрипели. Дверь быстро открывается, - появляется в халате отец. У него в
руках часы. Шесть часов!
- Ты откуда?
- Из Парижа.
Я не могу точно вспомнить, о чем мы тогда говорили, или в каком смысле
был позже возобновлен разговор. Я могу только утверждать, что вследствие
этой глупой выходки и против моего ожидания положение вещей изменилось. Мое
будущее в качестве фабриканта кард уже не рисовалось с той же непоколебимой
твердостью. Произошло как бы молчаливое соглашение, вследствие которого
допускалось, что мною могут руководить иные стремления. Без их ведома и